Скорбные элегии. Письма с понта

Чуть дошло до меня о кончине Цельса посланье,
Тотчас же стало оно влажным от пеней моих.
Страшно такое сказать, невозможным такое казалось:
Строки письма твоего я против воли читал.
5 Не было горше вестей, что ушам доводилось услышать
В долгом изгнанье моем — и да не будет вовек!
Образ его предо мной — живой, как если бы смерти
Не было: тем, кто почил, жизнь продлевает любовь.
В памяти часто встает, как шутить он умел и смеяться,
10 Часто встает, как в делах важных шутить не любил.
Но неотступней других предстают предо мною мгновенья —
Много б я дал, чтоб на них жизнь моя оборвалась! —
Те мгновенья, когда на дом мой обрушилась буря
И на голову мне рухнул поверженный кров.
15 Он оставался со мной, когда я был многими брошен,
Максим, он прочь не ушел в свите Фортуны слепой.
В горестный час он рыдал — я помню все — не иначе,
Как если б в скорбном огне прах его брата пылал,
И, обнимая меня, утешал осужденного долго,
20 Горькие слезы свои, плача, с моими мешал.
О, сколько раз он, как страж ненавистный мучительной жизни,
Сдерживал руки мои, муку им не дал прервать,
О, сколько раз говорил: «Божества умеряема ярость,
Надо надежд не терять, верить в прощенье — и жить!»
25 Но только чаще всего повторял он: «Подумай, какую
Службу сослужит тебе Максим в несчастье твоем.
Максим старанье приложит, любою ценою добьется,
Чтобы властителя гнев не бесконечно был тверд;
Силу свою укрепит, опираясь на брата, и средство
30 Будет любое пытать, участь смягчая твою».
Эти слова во мне отвращение к жизни гасили —
Максим, черед за тобой, чтоб им пустыми не быть.
Клятвы хотел он принесть, что меня навестит на чужбине,
Если ему разрешишь ты этот путь совершить,
35 Ибо он чтил твой дом с неменьшим усердьем и рвеньем,
Чем почитаешь ты сам правящих миром богов.
Верь мне: хоть многих друзей ты достоин иметь от рожденья,
Не был он сколько-нибудь хуже любого из них,
Если только не власть, не богатство, не предков заслуги,
40 А благородство и ум лучшими делают нас.
Значит, по праву ему мои причитаются слезы —
Цельсу, который их лил перед изгнаньем моим,
Значит, по праву стихи о его достоинствах редких,
Чтобы в грядущих веках, Цельс, твоя слава жила.
45 Вот что могу я послать тебе из равнин этих дальних,
Это ведь все, что своим здесь я могу называть.
Мне в похоронной толпе не идти, не умащивать тело,
От погребальных пламён даль отделяет меня.
Тот, кто рядом с тобой, кого почитал ты как бога, —
50 Максим исполнил все, что причиталось тебе.
Мертвого он проводил, и обряд погребенья с почетом,
Скорбный, свершил, и твое тело бальзамом натер,
С мазями, плача, смешал обильные слезы печали,
И родною землей, плача, засыпал твой прах.
55 Тот, кто умершим друзьям усердно и ревностно служит,
Может считать и меня другом умершим своим.