Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Один из случаев-примеров (правда, не из моей практики, но я знаю этот случай в подробностях). В квартире, на диване в комнате, найден труп Т., мужчины двадцати шести лет. Острая, быстрая смерть, никаких внятных причин по внутренним органам (исключили травму и механическую асфиксию), признаки незначительных патологических изменений в сердце. В квартире присутствуют родители. Для исключения отравления эксперт берет кровь, мочу, печень, почку, желудок на судебно-химическое исследование. Получает ответ: в крови обнаружен морфин, но выявленная концентрация маленькая, не дотягивает до табличных значений летальной или хотя бы токсической. Выявленные морфологические макро- и микроскопические признаки патологий со стороны разных систем органов тоже не складываются в целостный диагноз. Та самая острая сердечная недостаточность, причина которой не установлена. Причины смерти нет, а труп есть. Если вспомнить длинные пространные рассуждения на тему, что отрицательный результат химико-токсикологического исследования не отменяет смерти от отравления, то каждого человека в похожих обстоятельствах можно закопать от отравления неустановленным ядом. В общем, после всех размышлений эксперт пишет в своем заключении, что смерть Т. наступила от острого отравления морфином. Написал, сдал акт и забыл.

Я устанавливаю диагнозы, принимаю решения и отстаиваю их на разборах в больнице, на допросах, в суде. Правда, чтобы самой поверить, мне требуется больше времени, больше сил, больше доказательств. Мои старшие опытные коллеги важно изрекают, что истина одна, и наше дело открыть ее.

Через год из отдела комиссионных экспертиз пришло уведомление, что у них в отделе проводится экспертиза по факту смерти Т., отец написал жалобу, мол, мальчик не пил, не курил, матом не ругался, как вы могли подумать про наркотики. Комиссионная экспертиза тянулась еще примерно год. Потом состоялся некрасивый показательный разбор с взаимными обвинениями и высказываниями (отсюда и подробности) на совместной конференции экспертов-танатологов и экспертов отдела комиссионных экспертиз. Комиссия заставила следствие предоставить все имевшиеся на имя умершего меддокументы. Эксперт после вскрытия трупа тоже посылал в районный ОМВД такой запрос, а также просил предоставить имеющиеся материалы проверки, а именно показания родных, близких, свидетелей. Это стандартная бумага, которую мы рассылаем при первой же необходимости. Единственная ценность этой бумаги зачастую просто в ее наличии, чтобы прикрыть эксперта, доказать, что ты сделал все, что был должен. Следствие очень редко реагирует на наши ходатайства, если труп сразу не представляет для них особого интереса. Но при этом следствие не может проигнорировать комиссию, поскольку комиссионные экспертизы проводятся исключительно по запросу следствия, а значит, работает простой принцип: если вы чего-то от нас хотите, будьте добры, предоставьте, что мы требуем, – хотя комиссионной волокиты и затягивания разбирательства по делам можно легко избежать, сотрудничая с нами, танатологами, экспертами первого звена, многие вопросы можно решить именно на нашем уровне.

Поликлинику Т. посещал не часто, амбулаторная карта с рождения и до конца оказалась довольно тощей и неинтересной. Никаких наследственных заболеваний, никаких врожденных пороков, никаких подходящих диагнозов. Вместе с медкартой приехала карта вызова скорой помощи – перед смертью Т. родные вызвали скорую. Эксперт-танатолог, вопреки правилам, говорил после вскрытия трупа с агентом, который оформлял похороны Т., и пытался через агента выяснить хотя бы минимальные подробности у родственников, что случилось, но, кроме того, что Т. стало плохо и вызвали неотложку, ничего не выяснил. Вызов скорой, впрочем, отравления не отменял.