Скорость тьмы

— Он взлетит, Федор Иванович, взлетит обязательно. Ведь его поднимаем не только мы с тобой. Вся России желает ему взлета. Таких людей множество. Пусть не все делают двигатель. Добрый поступок, помощь товарищу, сердечное слово — все складывается в «общее дело». Это и есть наше русское небо, куда взлетит самолет. Ты, главное, верь, Федор Иванович, а вера штурмует небо.

Смотрели один на другого, два единомышленника и товарища, чувствуя единомыслие и братство.

— Вот что я хотел сказать, Федор Иванович. К нам на завод через неделю прибывает груз. Японский суперкомпьютер. Когда его установим, он будет самый большой в России, с гигантской скоростью обработки информации. В разы ускорит расчеты, позволит сэкономить миллионы долларов и месяцы конструкторских работ. Ему нет цены. Чтобы его купить, я взял специальный кредит в «Дойчебанк». Ты обеспечишь его доставку с железной дороги на завод. Здесь нужны особые меры безопасности, не от террористов, а от дураков, разгильдяев, лихачей на дорогах. Возьми доставку под жесткий контроль.

— Понял, Юрий Данилович.

— А кто такой, скажи мне, Ведеркин? — вдруг спросил Ратников, по странной ассоциации с компьютером, над которым витала неявная угроза, — Знаю, он правая рука Мальтуса, начальник его безопасности. Говорят, он выбивает долги из тех, кто задолжал Мальтусу. Может быть, труп на пустыре — его рук дело?

— Ведеркин Алексей, он наш, рябинский. За Волгой жил. Вместе служили срочную. Вместе остались на сверхсрочную, окончили одно училище. Он уехал служить под Псков, в бригаду спецназа. Я на юг, под Ростов. Встретились на Второй Чеченской. Я воевал под Бамутом, он — под Аргуном. Перевели в одну опергруппу, в Ханкалу. Жили в одной палатке. Он, Алексей, очень дошлый, голова золотая. Разрабатывал такие операции по бандформированиям, что не было ему равных. Допрашивал пленных зверски, забивал до смерти. Отправились мы с ним на задание, две БМП и пехота. Попали в засаду. С обеих сторон дороги — гранатометы. Сожгли боевые машины. Мы оба контуженные, перекатом, через кювет, вверх по склону, залегли в рытвине. Внизу, на дороге горят машины, чеченцы добивают солдат. Один в мегафон в нашу сторону: «Русский, выходи! Голову резать будем!» Полетели гранаты, ударяют в деревья, и стволы нам на голову. Потом пошли в атаку, двумя волнами. Одна идет, другая из пулеметов ее прикрывает. Голову не поднять. Мы две атаки отбили. Осталось по полмагазина. «Пора помирать, Алеша!» «Выходит, что так, Федя!» «Давай на прощанье поменяемся крестами по-братски». Он свой с груди достает, целует и мне протягивает. Я свой крест целую, и он его на себя вешает. Слышим, чеченцы в третью атаку пошли, для нас последнюю. Когда в стволах по последнему патрону осталось, мы обнялись на прощанье. В это время на дороге — стук пулеметов. Наша бронеколонна пришла на подмогу. Меня лечили в Моздоке, его в Ростове. В Рябинске снова встретились. Я к вам пошел, он к Мальтусу. Такая судьба. Я его крест до сих пор ношу.

Морковников сдвинул галстук, расстегнул рубаху, вытащил серебряный крестик и держал на ладони. Крестик поблескивал, как крохотный самолетик. Шрам на красном лице Морковникова стал лилово-черным, словно в нем скопилась старинная предсмертная боль. Ратников молча слушал рассказ офицера.

— Еще повторяю, Юрий Данилович, вам надо передвигаться с охраной. Поверьте моему чутью. Я опасность ранами чувствую. Болят, как перед дождем.

— Подумаю, Федор Иванович. Я к тебе очень прислушиваюсь.

Зам по безопасности встал и вышел, забыв поправить галстук.

Глава четвёртая

Оставшись один, Ратников старался сосредоточиться перед последним броском, завершавшим день, проведенный в порывистых схватках. Его ждали в Техническом университете, где он собирался выступить перед студентами старших курсов. Произнести «проповедь» о русской цивилизации, воплощением которой является истребитель «пятого поколения». Этой «проповедью» он хотел зажечь в молодых душах возвышенные чувства, увлечь мечтой, найти среди них будущих конструкторов и испытателей. Он обдумывал тезисы своего выступления, когда вошла секретарша и голосом виноватым и одновременно настойчивым произнесла:

— Юрий Данилович, к вам на прием пришла экскурсовод городского музея Ольга Дмитриевна Глебова. Мы познакомились с ней в музее, когда она проводила экскурсию. Я взяла на себя смелость, выписала ей пропуск, и, может быть, вы примете ее на несколько минут?

Самодеятельность секретарши позабавила Ратникова. Он был знаком с приемами, которыми секретарша пробовала управлять его поступками и намерениями. Являясь посредницей между начальником и внешним миром, она могла уберечь начальника от вредных, как ей казалось, воздействий, или, напротив, соединить его с теми внешними проявлениями, которые казались ей продуктивными.

— Она уже долго ждет, Юрий Данилович. Уделите ей несколько минут.

— Пригласи, — нехотя кивнул Ратников.