Скорость тьмы [Истребитель]

Она спала, неслышно дышала, и ее рука невесомо обнимала его плечо. Он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это чудесное касание, это едва ощутимое объятье. Испытывал легкость, освобождение, прилив волнующей свежести. Что-то новое и прекрасное случилось с миром, в котором еще недавно реяли жестокие силы, гнездились коварные страхи, таились смертельные угрозы. Они вдруг исчезли в обновленной, чудесно возникшей жизни. Эти чудесные перемены хотелось увидеть. Хотелось понять, что случилось там, за шторами, в ночном саду, откуда доносилась неслышная весть.

Осторожно снял с плеча ее руку, бережно перенес на подушку, словно боялся расплескать скопившуюся в ее ладони драгоценную влагу. Встал из постели, подошел к балконной двери, откинул гардину. Отворил дверь и вышел на балкон. И сразу же был охвачен прохладной, душистой свежестью, неистовым соловьиным пением. Казалось, соловьи славили его выход, ликовали, передавали в разные концы туманного сада весть о его счастье. Он стоял голый, чувствуя босыми стопами холодный камень балкона. Горячее тело окружала бархатная прохладная темнота. Поднял глаза вверх, и небо распахнулось, наполненное разноцветным блеском, драгоценным мерцанием. Звезды были повсюду, от крыши до черных непроглядных вершин, вокруг которых было особенное сверканье, волшебный блеск и трепет. Звезды дрожали, скрываясь за яблони, и, прежде чем скрыться, испускали разноцветные прощальные вспышки. В середине неба, сквозь звездные сгустки, открывалась бездонная глубина, сияющая бесконечность, из которой неслись таинственные силы и беззвучные, необъятные по своей красоте и глубине слова. Он слышал эту небесную, к нему обращенную молвь. Она была о благе, о наполнявшем Вселенную смысле, о том, что мир сотворен по божественному замыслу. Все людские деяния исходят из этого замысла, и важно его постигнуть, чтобы не ошибиться. Угадать, быть в согласии с благом и красотой мироздания. Он не ошибся, был в гармонии с этими звездами, соловьиными трелями, цветущими ночными деревьями. Ибо любил. Его любимая, ненаглядная, была рядом, была ниспослана ему, как восхитительный дар.

Он смотрел в небо, и звезды осыпали его разноцветной росой, касались тончайшими остриями, впрыскивали драгоценные эликсиры. Он чувствовал на лице, на груди, на плечах прохладное жжение. Словно звезды покрывали его татуировкой, оставляли на нем отпечатки созвездий, и его дышащая грудь была картой звездного неба. Он стремился душой ввысь, желая улететь в туманные дали, в светящиеся коридоры, за которыми чудился источник вселенского блага, средоточие красоты и любви. Приподнялся на цыпочках, стремясь оторваться от балкона и взлететь. Казалось, это ему удается. Он обрел невесомость, парил. Но телу не удалось одолеть земное притяжение, и в небо улетела только его душа. Умчалась, увеличилась, заняла половину неба, и он, превратившись в созвездие, сверкал в небесах.

Счастливый, чувствуя на теле прохладный ожег, вернулся в комнату. Лег, нащупав на подушке ее теплую руку. Бережно, улыбаясь, положил себе на плечо.

Ольге Дмитриевне снилось, что кто-то сильный и нежный взял ее за руку и ведет. Она не видела своего поводыря, лишь догадывалась, кто он. Испытывала доверие, благодарность, нуждаясь в этом властном и нежном водительстве. Их путь пролегал по песчаному берегу, на который накатывались легкие волны, стеклянно плескали на ее босые ноги. На песке лежали ракушки, розоватые, морские, с выпуклыми поверхностями, ребристыми, как раскрытый веер. Или перевернутые, с перламутровыми донцами. Она старалась не наступить на ракушки. Видела их разноцветное множество, впечатанное в песок. В одних вдруг загорался перламутровый свет, сверкали скопившиеся в донце солнечные капли. Другие взлетали, превращались в бабочек. Она шла среди ракушек и мелькающих бабочек.

Поводырь вел ее туда, где ожидало ее долгожданное свидание, встреча с самыми дорогими и милыми. Она увидела их у самой воды. Это были родители, молодые, стоящие на морском берегу, как их запечатлела фотография во время первой французской поездки. Они улыбались, звали ее, были живы и счастливы, и в ней слезная радость. Весть об их смерти была наваждением, нелепой ошибкой, принадлежала дурному сну. А явь была чудесной, они снова были все вместе, неразлучно. Она увидела, что рядом с родителями стоят два ребенка, мальчик и девочка, белокурые, дивные. Почувствовала к ним такое влечение, такое обожание, понимая, что это ее дети, она уже мать. Испытывала к ним материнскую нежность, желание обнять, целовать. Устремилась к ним. Но, как буря, в темных завихрениях тьмы, ринулся со стороны красный грузовик, жутко, в реве, сметая их, взрывая сон кошмаром, расплющивая ее любимых и милых. В горе, врывалась в явь с жалобным воплем, она проснулась, чувствуя невосполнимость потери, чудовищность обмана, жуткую правду.

— Что случилось? — Ратников, проснувшись, обнимал ее, слышал, как она дрожит, как страшно стучит в ней сердце, улавливал ее отлетающий стон.

— Нам надо ехать! Домой! Сейчас! — безумно повторяла она.