Скорость тьмы [Истребитель]

Эта последняя мысль показалась спасительной. Бархатный сумрак кабаре, серебристый круг света, куда она ступала в шелковом синем платье, сияя белизной открытых плеч, неся на руках легкую, инкрустированную перламутром гитару, — эти образы заслоняли жуткую картину смерти. Спасали от гибельных лучей. Манили обратно, по другую сторону черты, которую она едва ни преступила, слушая лепет старика в его убогой келье, среди нечистых стен, неопрятных больных богомольцев.

«Не хочу! Их всех отметаю! Я певица, пою в кабаре!»

Своим испуганным умом, спасаясь от ужасной погони, искала способа спрятаться, затаиться, обмануть всепроникающие лучи. Для этого следовало изменить внешность, стать неузнаваемой, чтобы смертельное излучение потеряло ее из вида. Вскочила, раскрыла занавески навстречу яркому утру. Присела перед зеркалом, поворачивая в нем голову, рассматривая косым взглядом свой затылок с ниспадавшей косой. Схватила ножницы и резко, порывисто отрезала себе косу, кинула на пол. Коса, распушив обрезанный край, лежала на полу, а она почувствовала легкость в затылке. Словно рассеклась связь с прошлым, которое разом отдалилось. Заключенное в косе мучительное прошлое — белобородый старец, злые пророчества, вещие сны, затопленная колокольня — это прошлое лежало теперь в стороне, и она отпихивала его ногой, как отпихивают полумертвую змею. Заклинала, не пускала обратно в свою жизнь. Языческое, древнее, колдовское, из сказок, из дремлющих инстинктов было в этом отсечении косы. Она меняла свой облик, пряталась в другую внешность, ворожила, обманывая злых духов.

Пошла в ванную и помыла волосы, несколько раз, душистым шампунем, до стеклянного блеска. Сушила, обдувая голову феном, вороша и взбивая волосы, создавая себе рукодельную, экстравагантную прическу. Осталась довольной. Целомудренная старомодность и девическая наивность сменились дерзким и озорным выражением, пленительно — женственной красотой. Таким было ее лицо в парижские годы. Вернулось сходство с тем лицом, что восхищало мужчин, собиравшихся за столиками в ночном кабаре, жадно стремившихся навстречу ее чарующему голосу, обнаженным плечам, поющим губам.

Из потаенного ящичка она достала шкатулку с парижской косметикой Л’Ореаль, которой не пользовалась несколько лет. Отворила, вдыхая приторные ароматы, глядя на коллекцию флаконов, разноцветных помад, фарфоровых блюдечек с гримами. Перламутровые лаки, млечно — розовые кремы, колбочки с золотистыми духами. Тушь и тени, макияж и подводка для век. Карандаши, кисточки, подушечки для пудры. Все было сказочно, напоминала колдовской набор волшебницы, желающей покорить мир своими чарами.

Уселась перед зеркалом, создавая себе другое лицо, неузнаваемую маску. Осторожно и тщательно, вспоминая щекочущее прикосновение кисточек, бархатную мягкость сладковатой помады, накладывала на ресницы тушь, карандашом удлиняла глаза, покрывала веки изумрудной пыльцой, наносила на бледные щеки и лоб золотистый загар. Губы стали алыми, сочными, она сжимала их, вытягивала в трубочку, а потом обвела смуглым карандашом, придавая рту таинственный и сладостный вид. Стала неузнаваемой. Чувствовала, как жестокие вихри пролетают мимо, ее не коснувшись. Темные лучи промахиваются, тонут в серебряном зеркале, из которого восхитительно и гордо смотрела незнакомая женщина.

Из шкафа извлекла свое парижское платье голубого шелка, с глубоким вырезом и короткими рукавами. Надела, поворачиваясь в зеркальном блеске. Голубой цвет тропической бабочки, переливы тени и света, обнаженная высокая шея и полуоткрытая грудь напоминали ей выход из сумеречных кулис на подиум, где она вставала в круг света, словно в маленькое круглое озеро. Чувствовала восхищенные взгляды, позволяя любоваться своими плечами, голыми руками, стройными, на высоких каблуках, ногами.

Достала из картонной коробки с надписью: «Армани» свои парижские туфли, надела и ощутила давно забытую легкость и стать. Нога на высоком каблуке стала упругой, стопа чудесно напряглась, кончики пальцев заострились, и она, шагнув, услышала звонкий стук каблука, легко повернулась, оборачиваясь к зеркалу. Казалась себе выше, стройней, обольстительней.

Вдруг подумала о Ратникове, с отчуждением, почти с раздражением. Он сопутствовал ей, когда она приближалась к роковой черте. Был свидетелем ее томлений, мистических упований на чудо, веры в воскресении из мертвых. Приплыл с ней к затопленной колокольне, проводил в подводное царство. Привез ее к старцу, отпустил в убогую келью, как отпускают на казнь. В его доме она увидела страшный сон. В его машине она пережила тот же ужас, как и тогда, на горной дороге, когда грузовик-убийца лишил ее матери и отца. Она больше не хотела его видеть, старалась отсечь его вместе с пугающим прошлым.