Скорпион в янтаре

— Да пребудет с нами сила Его! А то и так обойдется. Неси на стол, что обещал. Карта у тебя имеется?

— Как же, всенепременно…

Примитивная стилизация, но Ростокину, наверное, так те времена и представляются.

Еда была вполне удобоприемлемой, то, что Ростокин считал водкой, больше напоминало ирландский виски, но действовало правильно. Тринадцатый век по замыслу, чего вы хотите?

Карта изображала южный берег Селигера и окрестности вплоть до Селижарова. Как же к нему привязалось это загадочное озеро! Который уже раз вокруг него происходят необыкновенные или хотя бы неожиданные приключения. А началось все с первого приезда сюда, в восемнадцатилетнем возрасте. И — зацепило что-то.

Исполнена была карта тоже в технике ХIХ века, не горизонталями, а штриховкой, но очень тщательно, в масштабе три версты в дюйме. Красным и синим карандашами нанесена обстановка. Хреновая, нужно сказать.

— Вот это мне доставила княжна Елена от великого князя, рискуя жизнью. Полусотня лучших дружинников погибла, защищая ее и уведя погоню в глухие леса. Одна она добралась…

Шульгин помнил, как, вернувшись из той прогулки в Гиперсеть и приведя с собой Артура и Веру, Ростокин рассказывался о привидевшейся ему «экранизации» своих юношеских записок с приличной долей иронии. Что слишком, по его словам, «картонно» было сделано.

Сейчас он живет тут всерьез. Надо, кстати, отметить, что выбило его прошлый раз до нынешнего момента, тогда он только собрался вскрыть пакет, как картинка изменилась и он увидел переставшего быть покойником Артура.

Сказал «старшим товарищам», конечно, не все, да и кто бы сказал, но душевная боль о второй раз не реализовавшейся мечте у Игоря осталась.

Главный вопрос — Ростокин ли на этот раз сумел удержать реальность, чтобы досмотреть, чем все кончится, исключив из сюжета Артура, или Шульгина ему подставили в качестве партнера, чтобы они вдвоем закрепили такой, вполне бессмысленный, с точки зрения «нормального» человека, вариант отечественной истории. Правда, что такое норма, а что — отклонение от нее, судить давно уже невозможно.

— И что князь пишет в приложение к карте?

Ростокин протянул ему лист плотной бумаги. Писарем с отличным почерком было начертано вполне современным русским языком:

«Князь Игорь Мещерский, поручаю тебе до последней возможности оборонять монастырь и городок Осташков. Моим словом и волей собери за стенами всех смердов, свободных землепашцев, хозяйских людей, ремесленников и горожан, всех, способных носить оружие, без различия пола и возраста. Снаряжения и припасов, как мне ведомо, у тебя хватит. Вылазок в поле не делай. Сядь в осаду и держись, до того, как озеро и реки встанут, уповаю прислать тебе помощь. Если же Бог, в неизреченной милости своей, не соизволит даровать мне победу в той битве, что вскоре предстоит, поступай по собственному разумению. Княжну Елену вверяю твоему попечению, не дети уже, сами поймете, как жить, твоей порядочности и ее здравомыслия вам достанет. Надеюсь на скорую встречу, если не суждено — живите долго и счастливо. Мой великокняжеский стол, ежели опустеет, займи, о других чаятелях не заботясь. Благословляю. Сумеешь ли удержать — сам подумай. Михаил».

— Что ж, документ куда как серьезный. — Шульгин говорил осторожно, пока не зная, стоит ли вернуть Ростокина к той реальности, в которой он благополучно вернулся домой, или укрепить его в новой роли. — Фактически — ярлык на великое княжение. Потянешь?

— О чем говорите? Неделю, месяц бы прожить, монастырь и базу удержать. Там и вправду оружия и снаряжения на десятитысячное войско запасено. Вот ратников за стенами — тридцать человек. Ну, монахов с полсотни, так половина телом немощны… Князь пишет — людей собери! Тут и недели не хватит, чтоб только селения обойти, а собрать, сюда доставить? Не исключаю, многие и взбунтоваться могут. Чтоб хоть день без власти, да наш…

И прервал тревожную, едва ли не паническую ноту.

— Ну а вы-то как здесь оказались, один, без охраны? Я, вас увидев, обрадовался: сам Александр Иванович, да если с полком, батальоном Басманова пусть, мы б тут сразу…

«Как у человека все в голове перепуталось», — почти без эмоций подумал Шульгин. И нашествие Батыя, и белогвардейцы, семьсот лет спустя воевавшие совсем с другим врагом, — все у него равноценно и равновероятно. А может, так и должно быть? Поблизости, в той же «серой зоне» и покойник Артур с подругой бродят, и жертвы его в соседней деревеньке за бутылочкой посмертную жизнь коротают.

Для чего верить, что время, где мы случайно провели первые тридцать лет, и есть «норма»? Может, просто тихая заводь рядом с бурным потоком?