Скотт Фицджеральд

В Сент-Поле 80-х годов Макквиланы слыли добропорядочной католической семьей, занимавшей, на языке снобов, «весьма недурное положение». Ведь ФФ являлся оптовым посредником, не просто торговцем, а это занятие считалось солидным делом. Старший сын, Аллен, получивший образование в Стоунихерсте,[8] прекрасный танцор принадлежал к клубу «Котильон», куда доступ был открыт далеко не всем, дочь Арабелла как-то даже удостоилась чести выступать в роли подружки новобрачной на свадьбе Клары Хилл, отпрыска железнодорожного магната Дж. Дж. Хилла. Но, в целом, Макквиланы не задавали тона в обществе и дети унаследовали непрактичность матери, которая вовсе не прилагала усилий, чтобы устроить их жизнь.

Мать Фицджеральда, Мэри, или Молли, как звали ее дома, обладала романтическим характером, но неромантической внешностью. В уголках ее широкого, забавного рта, который кто-то сравнил с горлышком старого кувшинчика, казалось, навсегда застыло изумление. Округлое лицо имело несколько плоские черты. Её серо-зеленые глаза, на удивление, блеклые под темными тяжеловатыми бровями, перешли к сыну. Но если на его лице они были прекрасны, то на ее выглядели неестественными. Она много читала: современные романы, биографии — все, что попадалось под руку, не удосуживаясь при этом переварить прочитанное. Не столь застенчивая, как сестры, она горела желанием выйти замуж, но мужчинам она нравилась меньше, чем они ей. Что-то вспыхнуло между нею и одним армейским офицером, но необъяснимо угасло, и на пороге тридцати, не имея иных претендентов, она решила связать свою судьбу с Эдвардом Фицджеральдом, который состоял в ее поклонниках уже несколько лет.

Эдвард Фицджеральд родился в 1853 году в местечке Гленмари, недалеко от Роквилла, в округе Монтгомери штата Мэриленд. Мало что известно о его отце, Майкле Фицджеральде, который умер, когда сыну едва минуло два года. Мать Эдварда, Сесилия Аштон Скотт, происходила из мэрилендской семьи, предки которой были видными деятелями в законодательных органах колоний и членами губернаторских советов. Прапрадед Эдварда Фицджеральда приходился братом Фрэнсису Скотту Ки,[9] а его двоюродный брат — зятем госпоже Сюратт, повешенной за соучастие в покушении на Линкольна. Когда Скотт Фицджеральд стал знаменитым, его родители высказали пожелание, чтобы он написал книгу, в которой бы оправдал госпожу Сюратт, но Скотт ответил, что она была или виновна, или глупа и, что, в любом случае, его эта тема не интересует.

Жители Роквилла, хотя и находились в течение почти всей Гражданской войны на территории, контролируемой северянами, душой были на стороне Юга. Девятилетним мальчиком Эдвард Фицджеральд уже переправлял на лодке через реку лазутчиков-конфедератов, а, однажды, весь день, просидел на заборе, наблюдая, как батальоны Эрли устремились в последнем броске на Вашингтон.[10]

Гражданская война — самое яркое событие его юности, а может быть, и всей жизни. В начале 70-х годов, после завершения образовании, — он проучился три года в университете Джорджтауна — Эдвард отправился на Запад и поисках фортуны, которая оказалась к нему не столь благосклонной, как к ФФ Макквилану. В течение некоторого времени он работал в Чикаго, после чего перебрался в Сент-Пол, где, в конце 80-х годов, стал управляющим «Америкен раттен энд уиллоу уоркс» — предприятия по производству плетеной мебели.

Уготованную Эдварду Фицджеральду судьбу неудачника отнюдь нельзя было предсказать в ту пору, когда он женился. Что-то выделяло из толпы этого маленького, щегольски одетого человека с бородкой клинышком, прямой осанкой, неторопливой походкой, обходительными, порой даже, очаровательными манерами. Его внешность была привлекательной, даже слишком, — еще один мазок природы, и она стала бы приторной. Кто бы мог подумать, что эта красиво слепленная голова, изысканно отточенный профиль служат прикрытием скуки и ограниченности? В довершение всего Эдварду Фицджеральду недоставало жизненной силы. Как позднее заметил его сын, Эдвард вышел из «старого, одряхлевшего рода». В нем поселилась южная вялость или размягченность, а, возможно, и просто утомление, и это не позволяло ему приноровиться к кипучему ритму Среднего Запада.