Скованный ночью

– Так думает Мангоджерри? – спросила Саша. В обычных случаях внушительная внешность Рузвельта Фроста, которой позавидовал бы любой предприниматель, может заставить тебя застыть на месте. Но увидев, что один его глаз полон мрачного изумления от только что пережитого, а второй распух, заплыл и налился кровью, я подумал, что мне следовало собрать вещички и самому лечь под этот злосчастный кран. Он сказал:

– Мангоджерри так не думает. Она знает. Все, что здесь есть, исчезнет. И очень скоро.

– Тогда давайте спускаться и искать ребятишек и Орсона. Рузвельт кивнул.

– Давайте спускаться.

Глава 24

Пустая шахта лифта в юго-западном углу ангара была такой же, как и в предыдущую ночь. Но косяк и порог двери из нержавеющей стали, не замеченной ликвидаторами, освободились от грязи и пыли, чего не было с тех пор, как я впервые открыл это место около года назад. Луч Сашиного фонарика осветил первые ступеньки лестницы, с которых тоже исчезла пыль и мертвые насекомые.

Либо перед нами здесь прошел добрый гном, делая это место более приятным для глаза, либо феномен яйцевидной комнаты, свидетелями которого мы с Бобби стали прошлой ночью, вымыл щелоком стены этого таинственного здания. Во всяком случае, гному я не платил.

Мангоджерри стояла на второй ступеньке и вглядывалась в бетонную лестницу, нюхая воздух и навострив уши. Затем она начала спуск.

Саша последовала за кошкой.

Ступеньки были достаточно широкими, чтобы два человека могли идти рядом. Я шел с Сашей бок о бок, испытывая облегчение от мысли, что делю с ней риск первопроходца. Следом шел Рузвельт, затем Доги с «узи». Замыкающим – Бобби. Он держался спиной к стене и спускался боком, следя за тем, чтобы никто не подкрался к нам сзади.

Если не обращать внимания на подозрительную чистоту, первый пролет был таким же, как в предыдущую ночь. Голый бетон со всех сторон. Равномерно расположенные дыры в потолке от снятой арматуры. Крашеная железная труба, прикрепленная к стене в качестве перил. Воздух был холодный, душный и пах стекавшей со стен известкой.

Когда мы добрались до площадки и повернули на второй пролет, я положил ладонь на Сашино предплечье, остановил ее и прошептал нашему кошачьему следопыту:

– Эй, киска…

Мангоджерри остановилась на четвертой ступеньке и выжидательно посмотрела на нас снизу вверх.

На потолке висели лампы дневного света. Они были отключены, а потому не представляли для меня опасности.

Но раньше их здесь не было. Они были вырваны и увезены после закрытия Форт-Уиверна. Впрочем, это помещение могло быть обчищено до голого бетона раньше закрытия базы, когда «Загадочный поезд» сошел с рельсов и напугал своих создателей тем, что действительно оказался «локомотивом», то есть местом, движущимся в пространстве.

Прошлое и настоящее здесь существовали одновременно, но здесь же было и наше будущее, хотя мы не могли его видеть. Как писал поэт Т. С. Элиот, время бывает только настоящим, неуклонно двигающимся к концу, который мы считаем результатом наших действий, но над которым нисколько не властны.

Мысль Элиота на мгновение показалась мне слишком мрачной. Изучая люминесцентные лампы и пытаясь представить себе, что ждет нас впереди, я припомнил начальные строчки бессмертной саги о Винни Пухе: «Медведь, который от рожденья тонок, без упражнений станет как бочонок», но А. А. Милн не смог вытеснить из моего ума Т. С. Элиота.

Слишком большая опасность ждала нас внизу, в этом зловещем царстве перепутавшегося прошлого и настоящего, чтобы я мог вернуться в детство. И все же хорошо было бы забраться под одеяло с моими собственными Пухом и Тигрой и снова поверить, что мы останемся друзьями даже тогда, когда мне будет сто лет, а Пуху – девяносто девять.

– О'кей, – сказал я Мангоджерри, и мы продолжили спуск.

Когда мы добрались до площадки первого из трех подземных этажей, Бобби прошептал:

– Брат…

Я обернулся. Люминесцентные лампы позади исчезли. Остались только дыры в бетонном потолке, из которых торчали куски провода.

Настоящее время снова стало настоящим. По крайней мере, на секунду.

Доги нахмурился и пробормотал:

– Хочу в Колумбию.

– Или в Калькутту, – добавила Саша. Рузвельт передал нам мысли Мангоджерри:

– Нужно торопиться. Если мы не поторопимся, прольется кровь.

Предводительствуемые бесстрашной кошкой, мы прошли четыре марша и спустились на последний подземный этаж ангара.

Мы не обнаружили никаких новых следов бяк и бук, пока не достигли конца лестницы. Когда Мангоджерри была готова провести нас во внешний коридор, окружавший внутренний овал, в дверном проеме вновь вспыхнул мутно-красный свет, который мы видели на первом наземном этаже. Он мерцал только мгновение, а затем сменился темнотой.

Страх, овладевший нашей маленькой группой, выражался шипением кошки и нашим опасливым шепотом.

Откуда-то доносились другие голоса, низкие и искаженные, напоминающие аудиозапись на малой скорости.

Саша и Рузвельт выключили фонарики, оставив нас в темноте.