Скованный ночью

Я цеплялся за детские отговорки.

Доги опорожнил рюкзак, с помощью Рузвельта сложил пустой мешок и подсунул его под бедра Бобби, слегка приподняв их. Но этого было недостаточно.

Когда я положил рядом фонарик, Бобби сказал:

– Брат, наверно, в темноте мне будет безопаснее. Свет может привлечь внимание.

– Выключишь, если что-нибудь услышишь.

– Выключишь сам перед уходом, – пробормотал он. – Я не смогу.

Я взял его за руку и поразился ее слабости. Он не шутил, когда говорил, что не сможет выключить фонарик.

Оставлять ему ружье для самозащиты не имело смысла.

Я не знал, что ему сказать. Раньше мы с Бобби в карман за словом не лезли. Теперь рот забило пылью, словно я уже лежал в могиле.

– Вот, – промолвил Доги, подавая мне пару огромных очков и странного вида фонарь. – Инфракрасные очки. Излишки израильской армии. И инфракрасный фонарик.

– Для чего?

– Чтобы они не увидели, как мы приближаемся.

– Кто?

– Тот, кто украл ребятишек и Орсона. Я посмотрел на Доги Сассмана так, словно он был викингом с Марса.

Стуча зубами, Бобби сказал:

– Этот малый еще и бальными танцами увлекается. Рокочущий гул усилился, как будто над нашими головами несся грузовой состав. Пол задрожал. Однако постепенно звук ослабел и дрожь исчезла.

– Надо идти, – сказала Саша.

Она, Доги и Рузвельт надели очки, но пока инфракрасные линзы находились на их лбах, а не на глазах. Бобби закрыл глаза.

– Эй! – испуганно окликнул я.

– Эй, – ответил он, снова подняв веки.

– Слушай, если ты у меня умрешь, – сказал я, – то будешь королем задниц. Он улыбнулся:

– Не волнуйся. Я не хочу отбирать этот титул у тебя, брат.

– Мы скоро вернемся.

– Я никуда не уйду, – едва слышно заверил Бобби. – Пиво за тобой.

Его глаза были невыразимо добрыми.

Нужно было сказать многое. Но сказать этого мы не могли. Даже если бы у нас была куча времени, я не смог бы высказать то, что было у меня на душе.

Я выключил фонарик, но оставил его рядом с Бобби.

Обычно темнота была моим другом, но теперь я ненавидел эту голодную, холодную, жадную черноту.

Диковинные очки застегивались с помощью «липучки».

Руки тряслись так, что я с трудом приладил окуляры на голову.

Доги, Рузвельт и Саша включили свои инфракрасные фонари. Без очков я не видел бы эту длину волны, но сейчас ниша окрасилась в разные оттенки зеленого.

Я нажал кнопку на своем фонаре и направил луч на Бобби Хэллоуэя.

Распростертый на полу, с руками по швам, отливающий зеленым, он мог сойти за привидение.

– В этом чудном свете твоя рубашка смотрится еще лучше, – сказал я.

– Да?

– Офигенно.

Гул грузового состава прокатился снова, и на сей раз громче прежнего. Сталь и бетон грызли друг друга.

Кошка, которой очки не требовались, вывела нас из ниши. Я шел следом за Рузвельтом, Доги и Сашей, которые казались тремя зелеными призраками из склепа.

Оставить Бобби одного мне было тяжелее всего на свете. Тяжелее, чем присутствовать на погребении матери и сидеть у постели умирающего отца.

Глава 25

Выходом из ниши служил наклонный тоннель трех метров в ширину и пятнадцати в длину. Добравшись до дна, мы пошли по совершенно горизонтальному, но петлявшему коридору; с каждым поворотом архитектура и оборудование становились все более странными, пока не превратились в абсолютно чуждые.

Стены первого пролета были цементными, затем им на смену пришел армированный железобетон, в котором было все больше металла. Даже в непривычном инфракрасном свете я замечал различия во внешнем виде этих изогнутых поверхностей и был уверен, что вид металла все время менялся. Если бы я сдвинул очки на лоб и включил обычный ультрафиолетовый фонарь, то, наверно, увидел бы сталь, медь, бронзу и смесь сплавов, определить которые на глаз мог бы только человек, имеющий ученую степень в области металлургии.

Самый большой из этих армированных пролетов имел два с половиной метра в диаметре, но мы проходили и такие, которые были вдвое уже и заставляли нагибаться. В стенах этих цилиндрических проходов было бесчисленное множество мелких отверстий; некоторые из них имели в диаметре шесть-восемь сантиметров, другие – шестьдесят. Когда мы светили в них инфракрасным фонарем, там ничего не оказывалось. С тем же успехом можно было смотреть в дренажную трубу или дуло ружья. Мы попали либо в огромную, невыразимо сложную систему охлаждения, либо исследовали водопровод, обслуживавший храмы всех богов древности.

Можно было не сомневаться, что по этому колоссальному лабиринту когда-то циркулировал газ или жидкость. Мы проходили ниши с турбинами, лопатки которых приводились в действие тем, что прокачивалось через эту систему. Во многих соединениях стояли гигантские электрические клапаны разных типов для отключения, уменьшения и смены направления потока этого мрачного Стикса. Все клапаны были открыты полностью или наполовину; стоило им закрыться, и мы оказались бы отрезанными.

Эти трубы не были бетонными, как все комнаты и коридоры первых трех этажей под ангаром. Не было здесь и источников света. Я догадался, что рабочие, обслуживавшие эту систему, приносили лампы с собой.