Сковородка судного дня

– Кажется, – не дал мне дослушать, что было дальше, Карл, – вельможная панна уверена, что в договорах с фаханами нужно предусмотреть каждую мелочь.

– Так говорят, – пожала я плечами. – Вы ведь не обижаетесь?

– Если я прикажу Мареку никогда не пробовать вашей крови?

– Звучит конкретнее. И помогать мне с трактиром, направить все силы на его процветание, не приставать ко мне, не лезть с поцелуями и оставить, наконец, в покое узел на моем переднике, песья дрянь!

Бургомистр покраснел, раньше он не слышал, чтоб я сквернословила.

– Извините. – Я смущенно опустила глаза.

– Ничего страшного, Адель. Незамужняя девушка одна должна противостоять окружающим ее опасностям. Разумеется, вы растеряны, ваше недоверие мне тоже понятно. И я мог бы оказаться злодеем, желающим отведать вашей плоти. Конечно, фахан, что от него еще ожидать… – Пан Килер исторг из груди горестный вздох.

Мне стало его немножко жалко:

– Бросьте, Карл. Я ведь понимаю, что вы хороший фахан, то есть демон. Иначе вы давно придумали бы, как меня… распечатать. Мы неоднократно оставались с вами наедине, и ни разу вы не подсовывали мне булавки или, избави пан наш Спящий, ножа.

– Это было бы низко!

– Вот и я об этом. Вы – благородный демон, принц. – Пан Килер удивленно приподнял брови, я пояснила. – Марек успел сообщить. Это правда? Вы действительно принц? А Марек? Кажется, вы говорили, что встречались с ним раньше? До того, как он потерял память?

– Сколько вопросов одновременно. – Пан Килер выпил сидра, отодвинул пустую кружку. – Да, Адель, я принц, несчастный изгнанник, который добрыми делами в этом мире пытается искупить свою вину. А Марек…

Бургомистр посмотрел на сидящего на стойке певца с непередаваемым отвращением:

– Драгоценная панна думает, что он – случайно забредшая в Лимбург сиятельная особа? Нет! Обычный мальчишка-паж, слуга великого чародея, возжелавший сравняться с учителем. Ради этого он шел на все, на любые низости.

– Марек тоже наказан?

– Если да, ему не искупить своих грехов и за тысячу жизней. Хотя, – пан Килер подобрался и продолжил другим тоном, – те добрые дела, которые он будет творить по моему приказу, зачтутся ему в будущем.

«Ловко, – подумала я. – Ты, Моравянка, не только для своей защиты артефакт на парня навесишь, но и ради него самого и даже ради великой цели. За все хорошее против всего плохого».

– Что же касается меня, Адель, – продолжил фахан убеждать, – клянусь, ни словом, ни делом я не буду вынуждать вас отдаться мне.

Холодок, пробежавший по затылку, сообщил мне, что клятва была настоящей.

– Хорошо, – я пожала протянутую руку. – Панна Моравянка вам верит, Карл. Я надену амулет на чародея и сообщу об этом, чтоб вы смогли произнести заклинание.

– Хороший повод представится на рассвете. Марек, кажется, собирается ночью отправиться на охоту за волшебным оленем. Она вряд ли закончится удачей. Маг вернется усталым, и вы… – Длинные холодные пальцы сомкнулись на моем запястье. – Впрочем, если не получится на этот раз, ничего страшного, вы девушка умная, найдете повод.

В зале начались танцы. Марек наяривал уже на гармонике веселую польку, черные пряди волос прилипли ко лбу. Действительно выложился сегодня на полную. Бургомистр перехватил мой взгляд, отмахнулся от Госи, которая спрашивала, не принести ли еще сидра, и с нажимом проговорил:

– Маг будет вас соблазнять, Адель, убеждать в своей страсти, он это умеет, на его счету десятки, нет, сотни разбитых девичьих сердец. Не поддавайтесь. Он лжет. Любую привязанность, каждое искреннее чувство этот человек всегда клал на алтарь своих интересов.

Голова у меня кружилась от выпитого вина, слова фахана носились в воздухе, липли на кожу отравленной паутиной. Я пообещала, поклялась. Пути назад нет. Лазейка? Только время. О времени мы с бургомистром не договаривались.

– До праздника, – сказал Карл. – Мы должны провести обряд подчинения до праздника, у нас чуть больше недели.

– Почему?

Он стал считать дни, я перебила.

– Почему именно до Медоточия?

– Неужели вельможная панна забыла? – хмыкнул пан Килер. – На празднике медовая королева выберет себе мужа. И, зная нашего мага, уверен, избраннику, кто бы им ни оказался, не поздоровится.

Этой угрозой наша беседа закончилась. Бургомистр попрощался, оставил на столе плату за сидр, облобызал мою руку и ушел.

Шкатулка в поленнице. На рассвете… охота… олень… Точно! Перевертыш-замануха! Вот что сейчас самое важное, об амулете я подумаю потом.

Поднявшись из-за стола, я с удивлением поняла, что ноги меня не слушаются. Сердце черной розы? Песья дрянь…

Нацепив на лицо приветливую улыбку, я прощалась с расходящимися гостями. Рабочий вечер подходил к концу, и судя по оттопыренному карману передника Госи, принес нам хорошую прибыль. Петрик за стойкой пересчитывал талеры, чернявый задумчиво перебирал струны мандолины. Он играл не для публики, себе. Нежная мелодия, такая нездешняя, такая томная. Марек встретил мой взгляд:

– Эту песню, драгоценная моя хозяйка, в одной далекой стране было принято петь своим возлюбленным после долгой страстной ночи.

Госька хихикнула: