Сковородка судного дня

Я не испугалась, а испытала облегчение, что идти дальше не нужно, и, любуясь золотыми ветвистыми рогами, появившимися на фоне темного леса, достала из-за спины сковороду.

Это был мужчина. Молодой рослый парень, абсолютно голый (что-то урожайно сегодня на голых мужиков панне Моравянке), не считая наброшенной на плечи шкуры. То есть целого оленя, то есть… Животная голова покрывала человеческую капюшоном, по краям мехового плаща болтались копыта. И это была совсем не снятая со зверя шкура.

– Псячья дрянь, – сказала я. – Ты не перевертыш, а вывертыш. А вы, вельможный пан, брехун! Нет у него ножа.

Слова такого – «вывертыш» не существовало, я его сама только что выдумала, от удивления. Раньше таких приблуд мне не попадалось. Диво дивное. Как будто и зверь, и человек одновременно обитают в одном нелепом теле.

Призрак обиделся:

– Я тебе про нож говорил? Ты спросила: «От рогов?» А я что ответил? Не от рогов. – Вывертыш принюхивался одновременно двумя носами, мой запах ему очень нравился. – Он сначала брюхо распарывает, а потом жрет. Меня заживо съели. Поняла? Брехуном еще обзывается.

Голый мужчина нагнулся, копыта цокнули о камень. И вот передо мной стоит благородный красавец-олень, вполне обычный, если не считать золоченых рогов. Ладно, псячья дрянь, пободаемся.

От первого броска я ушла, отпрыгнула за пень, огрела тварь по спине сковородой. В плече отдалось болью. Олень не развеялся, но я этого и не ожидала, это вам не злыдень малосильный, здесь нужно в правильное место попасть. Мы побегали вокруг пня, сначала он за мной, потом я за ним. Бок, круп, заднее копыто. Все не то. Наверное, у твари в рогах вся ее поганая сила сосредоточена. Нет, это было бы слишком просто. Но… Косой замах, звук удара металла о металл, выбивший сноп искр. Олень исчез, сухой пень загорелся, я остановилась и, опершись ладонями о колени, отдышалась. Все? Я позвала:

– Вельможный пан призрак, вы здесь?

Толстячок возник за клубами дыма, он плыл в ночном небе куда-то вдаль. Значит, не всё, развоплоти я оборотня, вомбургский лавочник тоже бы развеялся. И что теперь делать? Что – что… Приманивать.

Я пошла в глубь просеки от догорающего пня: найду сейчас подходящее местечко, поставлю силок, потом осторожненько палец щепкой проколю. Капельки хватит, чтоб все приблуды округи устремились на сладкий запах. Надеюсь, их не особо много с последней моей зачистки возникло. Остановившись у вывернутого с корнями обрубка огромной ели, я стала расстегивать рубаху, чтоб достать свою кружевную сеть, поглядывала по сторонам, а под ноги, дура, не смотрела. Что-то цепко схватило меня за щиколотку и, не успев даже охнуть, я провалилась под землю.

– Псячья дрянь! – Наплечные ремни зацепились о камень, потянули с собой рубаху, и я, по пояс обнаженная, съехала в объятия… – Какого фахана ты тут забыл?

Марек сунул длинный нос в мои волосы, пробормотал:

– Минуточку помолчи, какой аромат…

– Отпусти!

Мне облизнули мочку уха, горячий язык прошелся по шее, замер у ключицы.

– Яд, чистый яд. Сладкий, одуряющий… Ты собиралась оцарапать кожу, чтоб приманить оборотня запахом крови? Не нужно… я успею первым… всю… сразу…

Чародей тяжело прерывисто дышал, а я, как моравская колбаска, аппетитно шипела на сковородке. То есть сковородка оказалась между нами, я бедрами вжимала ее в Марека. Опомнись, дурочка, он хочет тебя сожрать, не поцеловать, не заняться любовью, а просто съесть. Я хрипло расхохоталась:

– Пару лет назад в округе стригой шалил, кровосос, так он, когда я ему зубы вышибла, так же лизался.

Упершись коленом в сковороду с такой силой, что Марек болезненно охнул, я распрямилась и выкарабкалась из ямы наверх, там спокойно оделась, заправила рубаху в штаны, подтянула гольфы:

– Давно за мной следишь?

– От городской стены. – Марек выбросил ко мне сковородку. – Петрик сказал, ты непременно к Юнгефрау пойдешь, значит через браконьерские ворота…

– Пастушьи.

– Неважно. У ворот я тебя уже унюхал. Горазда ты, Моравянка, сковордкой махать. В более цивилизованном, чем ваше, королевстве игра такая есть, жё-де-по́м называется, в ней благородные лорды и леди бьют ракетками по мячу, чтоб его через сетку перебросить. И, знаешь, Аделька, в жё-де-поме равных тебе не будет.

Он выбрался из ямы и теперь рассматривал выпавшую из-под моей одежды накидку пани Новак:

– Сеть? Предусмотрительно.

– Ты зачем за мной шел?

Он многозначительно поднял руку, выдернул из рукава остаток обметочного рузиного шва:

– В благопристойном Лимбурге, оказывается, свое имущество ни на минуту оставить нельзя. Отвернешься – испортят. Значит, врут, что Моравянка с иглой не дружит?

– А я твое имущество? – не ответила я на вопрос. – Или ты надеялся добычу у меня из-под носа умыкнуть?

– Не умыкнуть. – Марек посмотрел на вершину горы. – Помочь вельможной панне трофеи в магистрат доставить. Она же, наша панна-защитница, сама этого не сделает, не привыкла награду за свою работу получать.

Я поморщилась: действительно, не собиралась на тысячу призовых талеров претендовать.

– Таков обычай.