Скрещение судеб

А теперь требовали детализировать сценарий: где встречались жены-террористки, кого хотели первым убить? Ася плакала, она ничего не могла придумать. Она не обладала фантазией. Следователь стал сам ей подсказывать. – Где встречались? – На Тверском бульваре, на скамеечке, напротив Камерного театра. Ася соглашалась, – да, да, на Тверском бульваре, на скамеечке, напротив Камерного театра. Неправдоподобно? Но какое это имело значение!.. Теперь надо было решить, с кого хотели начать мстить? – С Молотова, – подсказывал следователь. – Да, да, с Молотова, – соглашалась Ася. Потом, когда Ася вызубрила сценарий наизусть, начались очные ставки с каждой из жен. Ася рассказывала, что это было самое мучительное, она не могла им смотреть в глаза, но она знала, что, если она не будет говорить то, что ей приказано, ее опять будут пытать. Конечно, те женщины все отрицали, они считали, что она сошла с ума, что все это бред. Их уводили. Проходило какое-то время, и снова очная ставка, и теперь они уже, не глядя Асе в глаза, говорили: да, да, на скамеечке, на Тверском бульваре, напротив Камерного театра… Потом следствие было закончено. Теперь Ася ждала решения своей судьбы.

Порой она забывалась, начинала прихорашиваться, расчесывала свои каштановые короткие кудри, наматывала их на пальцы, укладывая локонами, рассказывала о своем романе с Отто Юльевичем. Потом снова впадала в отчаяние…

Дина поначалу относилась к Асе с некоторым недоверием, уж очень та откровенно обо всем говорила. Дина стала уже опытной в тюремных делах. Но Ася была так искренна, так по-женски беспомощна и в таком отчаянии, что Дина поняла – той просто страшно было унести все с собой и ни с кем не поделиться!.. И потом еще как-то в общем разговоре Дина помянула, что Фотиева (секретарь Ленина) была завсегдатаем их дома, дружила с ее матерью, а Ася очень уважала Фотиеву, та была для нее олицетворением партийной совести, и Ася умоляла Дину, когда ее освободят, рассказать все Фотиевой, сказать, что она, Ася, ни в чем не виновата[161].

…Аля уже давно не сидела у двери, не ждала, что ее вот-вот выпустят. Она начинала понимать, что, попав сюда, выбраться отсюда совсем не просто. Но она все еще продолжала дивиться. Она верила и не верила Асе. Как-то не укладывалось в голове все это! Казалось каким-то чудовищным вымыслом наподобие «Дома Эшеров» Эдгара По, только на русский, на Лубянский, манер. Кафку она не успела прочитать, его книга “Le château”[162] так и осталась лежать в Болшеве, на даче; она никак не могла вчитаться тогда в эту книгу, да и не очень-то ей хотелось…

Потом, когда Аля пройдет полный курс «обучения», она скажет и не раз повторит это в письмах, что все дела были плохо скроены, но очень прочно сшиты! И дело «жен-террористок» было хоть и плохо скроено, да слишком прочно сшито…

Но мы еще ничего не знаем о третьей сокамернице Али – о Дине Канель, о сестрах Канель, а Але суждено будет сыграть в их жизни огромную роль: она соединит их на Лубянке живую с живой, потом, когда выйдет на волю, мертвую с живой…

Сестрам уже не судьба будет свидеться с той ночи на 22 мая 1939 года, когда Дина, только что вернувшись из гостей и еще не успев скинуть лодочки на высоких каблуках, услышала звонок и открыла дверь. Ей предъявили ордер на арест Ляли. Ляля уже лежала в постели, она очень устала, ей приходилось много работать, так как ее мужа арестовали, а у нее было двое сыновей. Как только увели Лялю, оставшиеся энкавэдэшники предъявили ордер и на арест Дины. Они так ее торопили, что не дали переодеться и сменить туфли, и она сбежала со второго этажа, стуча по ступенькам каблучками… Но она еще вернется туда, в Мамоновский переулок, уже, правда, не в свою квартиру, а в коммунальную, где ее муж Адольф Сломянский будет жить в самой маленькой комнате, воспитывая сыновей Ляли, ухаживая за старой бабкой и теткой Дины…

Аля говорила мне про младшую, про Лялю, что более прелестного существа она не встречала, хотя тюремная камера и не красит женщину. А про Дину сказала:

– Никто не был там так близок мне душевно, как Дина!..

Рассказ о сестрах Канель уведет нас несколько в сторону от Али, но, я думаю, читатель меня простит, ибо рассказ этот будет не только о сестрах Канель, но и о том времени, о тех обстоятельствах! Аля, с ее судьбой, не была исключением, она была одной из очень многих…