Скрещение судеб

Есть рассказ Ады Шкодиной[164] – той самой Ады Шкодиной, в те годы Федерольф, которая встретится потом с Алей в Рязанской тюрьме, и они вместе проследуют в вечную ссылку в Туруханск. Ада преподавала английский язык в Промакадемии, а так как она в двадцатых годах жила и училась в Лондоне, то отбоя от учеников у нее не было. Как-то ее вызвал директор и попросил давать уроки одной из слушательниц академии. Ада стала отнекиваться, ссылаясь на свою перегруженность, но он сказал, что это его личная просьба. Он написал телефон и имя и отчество той, за которую просил. Ада позвонила, они договорились о часе, но, узнав, что ей придется ездить в Кремль, так как новая ее ученица живет в Кремле, Ада отказалась от уроков. Она знала, что машины подолгу держат у Спасских ворот, пока проверят пропуска, а времени у нее было в обрез. К высокопоставленным ученикам она привыкла, за ней присылали машины наркомы, замнаркомы, и она давала им уроки в их служебных кабинетах и у них на дому. Да и в самой Промакадемии тоже учились крупные партийные работники; так, например, у нее в группе учился Хрущев, в те годы секретарь МК, правда, она его почти и не видела на занятиях, он так и окончил Академию, не выучив даже латинский алфавит.

Когда директор узнал, что Ада отказалась давать уроки той, за которую он просил, он всплеснул руками: «Что вы наделали, ведь это же Аллилуева, жена Сталина!» Ада так и села. «Почему же вы мне сразу не сказали об этом?» – «Она взяла с меня слово, что я не стану говорить, кто она. Она не хотела давить на вас именем Сталина. Она надеялась с вами договориться».

Помимо перечисленных семейств, у Канель были и другие пациенты, а как главный врач Кремлевской больницы она была в курсе лечебных дел всех, кого обслуживал Санупр Кремля. Ей доводилось также сопровождать своих высокопоставленных пациентов для лечения за границу. Никто из них не владел иностранными языками и не мог объясниться с зарубежными врачами должным образом, да, по-видимому, так и полагалось, чтобы их сопровождал врач. Сопровождала Александра Юлиановна в Париж Екатерину Ивановну Калинину. Ездила в Берлин к знаменитому врачу Ферстеру с Ольгой Давыдовной Каменевой, когда Каменев занимал пост председателя Моссовета. Дважды Канель возила на европейские курорты и показывала медицинским светилам Полину Семеновну Жемчужину, которая дружила с ее дочерью Лялей, и в одну из таких заграничных поездок Ляля поехала вместе с ними. Знала бы тогда Александра Юлиановна, чем впоследствии обернутся эти поездки…

Александра Юлиановна была не только хорошим, внимательным врачом, но и умным, обаятельным человеком; отношения с теми, кого она лечила, не ограничивались только врачебными услугами, она быстро сходилась с людьми, завязывались прочные дружбы, и она часто бывала на семейных торжествах у Молотова, у Калинина, у Каменевых.

У Канель в Мамоновском переулке, в доме шесть, на втором этаже, в квартире, в которой семья жила еще с 1912 года, всегда был народ, редкий вечер проходил без того, чтобы кто-нибудь не забежал, а в выходной уж обязательно бывали гости – старые друзья и знакомые самой Канель, и ее дочерей, и мужей дочерей. Квартира была большая, все жили вместе, все три хозяйки были радушны, гостеприимны, и люди к ним тянулись. Я могу судить об этом по рассказам общих знакомых.

В доме Канель бывали старые большевики – Лежава, Цюрупа, Бонч-Бруевич, Луначарский. Часто приезжала Лидия Александровна Фотиева, бывал и их сосед, доктор Левин, живший в том же доме на четвертом этаже. Он был лечащим врачом Горького и в течение долгих лет дружил с ним и ездил к нему в Сорренто; был он в дружеских отношениях и с отцом Бориса Леонидовича, Леонидом Осиповичем Пастернаком, и тот писал портреты членов его семьи. Как и Канель, был он близок к кремлевским кругам. Бывал у Канель и молодой Левин, и начальник Санупра Кремля Левинсон, и, конечно, его дочь Шуретта, и ее муж Муля Гуревич, и кто только там не бывал!

Ляля Канель, например, дружила с Броней Металликовой, они обе были врачами-эндокринологами и работали в одном институте. А мужем Брони Металликовой был Поскребышев, тот самый, которого Сталин звал «главный» и который долгие годы заведовал секретариатом Сталина. Без ведома Поскребышева никто не смел переступить порог кабинета «Самого». Все заискивали перед Поскребышевым: и наркомы, и военачальники, и командиры производств, в душе презирая его за серость, за рабское его послужение, за то, что он сносил все насмешки и издевательства Хозяина и садистские шутки его: однажды под Новый год вместо елочных свечей Хозяин зажигал у него на пальцах бумажные фунтики, и они горели, обжигая пальцы, а верный Саша корчился, но терпел. Впрочем, терпели все…