Скрещение судеб

И опять был этот «отвычный деревянный пейзаж, отсутствие камня: устоя…», опять этот ненавистный деревенский быт, опять за дощатой перегородкой бубнение хозяев, опять надо думать о прожорливых зимних печах, на которые не напасешься дров, опять керосинка, колодец. И на зиму надо запасать картошку, овощи — иначе пропадешь! Марина Ивановна знала это по Голицыно, а тут и хозяйка, наверное, еще поучала, приобщая к елабужской жизни эту странную эвакуированную, которая, сидя на лавочке, дымила самосадом (папиросами Марина Ивановна, конечно, не запаслась!). А мимо по дороге, поднимая пыль, проходили красноармейцы, а вечером по той же дороге, поднимая пыль, возвращалось с пастбища стадо.

И ни одной близкой души, никого… А когда встанет река, так и вовсе они с Муром будут отрезаны от всего мира в этом заваленном снегом, забытом богом городишке! И вся надежда у Марины Ивановны была на Чистополь. И она ждала телеграммы от Лейтес и не дождалась, сама отправилась в Чистополь.

Флора Лейтес, жена писателя Лейтеса, еще в июле эвакуировалась в Чистополь и потом устроилась там в детском интернате воспитательницей. А в те дни, когда Марина Ивановна плыла в Елабугу, пионерский лагерь и детский сад Литфонда, которые находились в Берсуте в летнем помещении какого-то дома отдыха, начали перевозить на зиму в Чистополь. Школьникам первого сентября надо было идти в школу, и для них-то и был организован этот интернат. Берсут находился между Чистополем и Елабугой, и добраться до него можно было только пароходом. Из дневника Мура явствует, что Лейтес села на их пароход в Чистополе и направлялась в Берсут. Это была красивая брюнетка с лицом Ревекки, очень общительная, непосредственная, молодая. Она знала наизусть массу стихов, была знакома со всеми поэтами, писателями, и с Маяковским, и с Асеевым, пользовалась большим успехом, все за ней ухаживали, включая самого Фадеева. Знала она и стихи Цветаевой и любила их. И конечно же, услышав, что на пароходе находится Марина Ивановна, она не преминула с ней познакомиться. И там, на пароходе, конечно, зашел разговор и об Асееве, который в Чистополе, и о том, что Марине Ивановне тоже лучше было бы поселиться в Чистополе, «где все», и Флора дала ей свой адрес, и они договорились, что в случае чего Марина Ивановна ей телеграфирует.

И Марина Ивановна в первый же день своего пребывания в Елабуге, сраженная этой Елабугой, дала ей телеграмму.

Но когда теперь, спустя почти 40 лет, Флора рассказывала мне о своей встрече с Мариной Ивановной, она напрочь забыла и о той поездке своей в Берсут, и о том, что именно на пароходе она и познакомилась с Мариной Ивановной, о чем записал Мур в своей дневнике, и о телеграмме, которую она получила из Елабуги, о которой опять же пишет Мур в дневнике. Флора уверяла меня (а я тут же все записала с ее слов), что познакомилась она с Мариной Ивановной уже в самом Чистополе в вестибюле интерната.

«В вестибюле стояла какая-то женщина в коричневом костюме, в коричневом беретике, и Флора пробежала мимо, не обратив на нее никакого внимания, но кто-то сказал ей: «А ты знаешь, кто это такая стоит?» — «Кто?» — «Это Марина Цветаева». Флора так была удивлена и обрадована, что тут же бросилась к этой женщине и, схватив ее за руку, воскликнула: «Это правда, вы действительно Марина Цветаева?» Марина Ивановна, несколько оторопев, ответила: «Да, я Цветаева», — «Боже мой, как я счастлива вас видеть».

— «Я не думала, что меня здесь знают», — сказала Марина Ивановна. «Как вас могут не знать, вас все знают!» — говорила Флора и стала читать ей кусок из «Поэмы Конца», но ее остановил странный тяжелый взгляд Марины Ивановны, и, смутившись, она оборвала на полуслове. «Мне очень плохо, — сказала Марина Ивановна, — я не могу жить в Елабуге…» — «Вам надо жить в Чистополе, с нами, вам будет здесь хорошо», — говорила Флора. «Но здесь мне негде жить, здесь нельзя достать комнату», — сказала Марина Ивановна. «Вы будете жить у меня, я на работе с восьми утра до девяти вечера, прихожу только ночевать. Вам у меня будет удобно». — «Но надо, чтобы здесь разрешили жить», — сказала Марина Ивановна безнадежно. «Я пойду к Асееву, он устроит. Ведь главное — комната. Вы завтра можете зайти? Я сбегаю к нему до работы». — «Могу», — сказала Марина Ивановна и, попрощавшись, ушла.

Только потом Флора опомнилась, что она не спросила, где Марина Ивановна остановилась, есть ли ей где ночевать, и не пригласила ее к себе.