Скрещение судеб

Утром до работы Флора побежала к Асееву. Оксана мыла пол и не хотела ее пускать и сердилась, что та явилась в такую рань, но Флора объяснила, что ей надо к 8 часам на работу и что из Москвы эвакуировалась Марина Цветаева. «Ну что из того, что Марина Цветаева?!» — недовольно сказала Оксана, но все же к мужу ее пустила. Флора, волнуясь, стала рассказывать Асееву о том, что Марину Ивановну эвакуировали в Елабугу и что нужно ей разрешить жить в Чистополе. «Но здесь негде жить, — сказал он, — вы сами знаете, все забито, здесь больше не прописывают». — «Комната есть, она может жить у меня, — сказала Флора, — я целый день на работе, нужно только разрешение на прописку!» Флора говорила, что Асеев обещал поставить вопрос на заседании президиума или правления Союза, которое должно было состояться в ближайшие дни.

После разговора с Асеевым Флора пришла в интернат, где ее уже ждала Марина Ивановна. Они договорились, что та приедет из Елабуги такого-то числа. Флора предложила ей пожить у себя, но Марина Ивановна сказала, что она торопится, ее ждет сын, она боится оставлять его надолго.

Когда Флора пришла за ответом к Асееву, тот сказал: «Постановили, что Цветаева должна жить там, куда ее направил Союз. Я ничего сделать не мог», — и развел руками.

В назначенный день из Елабуги приехала Марина Ивановна, и, когда Флора ей все сказала, у Марины Ивановны было такое отчаяние в глазах, что вынести ее взгляд было невозможно, и Флора чуть не расплакалась. Она пыталась ее утешить, говоря, что не все еще потеряно, что можно написать в Москву, но Марина Ивановна только безнадежно махнула рукой и ушла.

Флора так расстроилась, что опять не спросила, где та остановилась».

Вот и весь рассказ Флоры. В нем не все точно. Во-первых, Марина Ивановна в Чистополе была всего один раз и не ездила в Елабугу и обратно, а во-вторых, Марина Ивановна была в дружеских отношениях с Асеевым и, приехав уже в Чистополь, сама могла к нему обратиться, что, между прочим, и сделала. Она пришла к нему, и это подтвердила мне Оксана.

Но Флора действительно была у Асеева, чтобы прописать Марину Ивановну в своей комнате, об этом я слышала от многих, кто жил в то время в Чистополе. И Асеев действительно поставил вопрос о прописке Марины Ивановны на правлении Союза.

В Чистополе был как бы филиал Московского отделения Союза писателей, так называемый президиум Союза, или правление Союза, возглавляемое в те дни Треневым, Асеевым и еще кем-то.

Был и совет эвакуированных — выборная организация, которая помогала писателям в их устройстве. В этот совет входили поэт Петр Семынин, критик Вера Смирнова и другие. Был еще и совет жен писателей, и совет этот возглавляла жена Фадеева, молодая тогда еще актриса МХАТ Ангелина Степанова.

Фактически писатели как бы самоуправлялись в Чистополе, и местные власти никаких препятствий им ни в чем не чинили и во всем шли навстречу. И если президиум или совет решал, что того или иного писателя надо прописать в Чистополе, то горсовет тут же прописывал, тем более что председателем горсовета, по словам всех, была хорошая, добрая женщина.

На том заседании президиума, где решался вопрос о прописке Марины Ивановны, выступил против нее Тренев, драматург, тоже, как и Асеев сталинский лауреат, орденоносец, автор пьесы «Любовь Яровая». Тренев произнес, говорят, погромную речь: Цветаева эмигрантка, муж ее был белогвардейцем, и ей не место в среде советских писателей.

Таким образом, еще до приезда Марины Ивановны в Чистополь ей было отказано в праве проживать там, и Флора Лейтес после разговора с Асеевым собиралась послать ей об этом телеграмму в Елабугу, Но на почте она встретилась с Лидией Корнеевной Чуковской, которая и там, в Чистополе, вела свой дневник. Услышав от Флоры о содержании телеграммы, Лидия Корнеевна посоветовала не сообщать об отказе, вот почему Марина Ивановна и не получила ответа от Флоры.

Но, приехав в Чистополь, Марина Ивановна могла прежде всего разыскать Флору, чтобы выяснить, что произошло и почему та ей ничего не ответила. Их встреча действительно могла произойти в вестибюле интерната, так запомнившегося Флоре. И когда Флора сказала Марине Ивановне, что ей отказано в прописке, то у той могло быть такое отчаяние в глазах, что Флоре трудно было вынести ее взгляд.