Скрябин. Поэма экстаза

«Ты скажешь мне, и я Бог, потому что и я переживу то же; нет, потому что это твое сознанье я создал силой своего свободного творчества… Ты не будешь Бог, ты будешь только как Бог, будешь моим отраженьем. Я породил тебя.

О самовлюбленности Скрябина ходили легенды. Римский-Корсаков за глаза называл его «Нарциссом». «Он считал себя призванным свершить великое в искусстве, – замечал Ю. Д. Энгель, – и оттого не выносил, когда, при сравнении с другими композиторами, умаляли его значение». С другой стороны, по словам профессора Николаева, Скрябин хотя и знал себе цену и справедливо был полон сознания своего большого предназначения в искусстве, считая себя как бы пророком нового, грядущего синтетического начала в музыке, – как человек был скромен и не любил «выставлять» себя. В его Записях есть еще одна примечательная фраза: «Бог, которому нужно поклонение, – не Бог».

И все же в поклонении он нуждался – причем не только в сравнительно редких концертных овациях, а поклонении ежечасном и ежеминутном, которое способна дать только женщина (увы – не Вера Ивановна, весьма холодная к титаническим замыслам мужа). В конце 1902 года у него появляется новая ученица, Татьяна Федоровна Шлёцер, влюбленная как в его музыку, так и в него самого.

Один из современников, М. Н. Мейчик, вспоминал: «Трудно с точностью установить, правда ли это или удачный анекдот, но рассказывают, что когда при первом знакомстве Скрябин задал Т[атьяне] Ф[едоровне] вопрос, кто из композиторов ей больше всего по душе, Т. Ф. ответила: “Скрябин! А вам?” Скрябин будто бы ответил: “Мне тоже”».

Новый роман становится необходимым контрапунктом к радикальному перерождению как Скрябина-человека, освобождающегося от всех былых влияний (депрессивных «призраков прошлого», по его словам), так и Скрябина-композитора, изгоняющего из своей музыки мрачные минорные краски (а вместе с ними – и традиционную гармонию). Лучезарные экстатические миры наслаждений открывают дверь в царство свободного Духа – божественной игры-полета, которая, по Скрябину, и составляет смысл бытия. Первый музыкальный манифест этого нового мира – Третья симфония («Божественная поэма») – завершался уже в Швейцарии, куда композитор уезжает с твердым решением начать новую жизнь (хотя первая семья пока еще с ним). В начале апреля 1904 года приезжает и Таня – тогда же рождаются первые наброски «Поэмы экстаза». Юная возлюбленная поселилась рядом и в перерывах между редкими свиданиями засыпает своего кумира страстными письмами:

«Неужели еще вчера утром мы лежали рядом, после ночи бурных, дивных ласк! Прощай, моя жизнь, мой возлюбленный Бог! /…/ Обнимаю и целую тебя, мой дивный.

Саша, я скучаю по твоей дивной душе, по твоим божественным скорбным слезам. Какие это драгоценные алмазы – здесь их нет. Вечно хотелось бы мне лежать у твоего милого сердца и пить их в темноте ночи. Но нет, нужно бороться, действовать, подниматься – и исчезнуть, взлететь!»