Скрипач (СИ)

Вот, наконец, стукнуло ровно восемь вечера. Ришаль захлопнул крышку часов, быстрым движением сунул их в карман и ровными, мерными шагами вышел на сцену. Тень, отбрасываемая режиссером на деревянный пол сцены, слегка дрожала, отчего казалось, что педантичный мэтр волнуется перед выступлением, прямо как какой-то там неопытный шестнадцатилетний юнец.

- Дамы и господа! Мы рады приветствовать на первом в своем роде, уникальнейшем, удивительнейшем и необыкновеннейшем концерте! Сегодня ваш вечер раскрасит самыми яркими красками молодой и невероятно талантливый музыкант – Иоганн Люсьен Сотрэль! – объявлял Ришаль звонким, пружинистым голосом, – В первом отделении концерта прозвучат виртуозные произведения величайших мастеров Никколо Паганини, Антонио Вивальди, Генриха Вильгельма Эрнста, Берио и многих других! К чему тут слова… Встречайте, Иоганн Люсьен Сотрэль!

Последний раз произнеся имя юноши, режиссер сделал широкое движение руками, приглашая юношу выйти на сцену. Ганс сделал несколько шагов вперед, и тут все кругом смешалось и померкло перед глазами. Тысячи любопытных глаз замерли, глядя на остановившегося на секунду скрипача, ожидая, что же будет дальше. А он в это время чувствовал, как все внутри переворачивается – страх толпы, сосредоточившей все внимание на нем. Он не мог бы объяснить, что творилось в этот момент в его сердце, если бы даже был самым искусным мастером слова; не мог бы сыграть на скрипке чувства, обуявшие его душу; не смог бы ни нарисовать, ни спеть, ни станцевать… Все тело его остановилось в немом отчаянии и ужасе. Ришаль, все ещё остававшийся на сцене, слегка поднял брови, приглашая юношу пройти дальше. Тяжело сглотнув и совершив над собой титаническое усилие, юноша сделал ещё один шаг, а потом ещё и ещё…

Вот он оказался на самой середине сцены рядом с огромным, блестящим, черным роялем. Ришаль зажег свечи, стоящие в канделябре на рояле и громко объявил:

- Приятного вечера, дамы и господа!

После этого режиссер четкими, почти беззвучными шагами удалился со сцены. Свет в зале погас. Среди темноты, нарушаемой только тусклым светом, излучаемым тремя свечами, повисла напряженная тишина. Зал ожидал. Откуда-то послышалась пара хлопков, постепенно перешедших в жидкие аплодисменты.

Резко выдохнув, юноша отвесил залу поклон одной головой, вскинул скрипку на плечо и заиграл.

В мертвой тишине, изредка нарушаемой визгливым скрипом сидений, Ганс вырисовывал знакомые до боли пассажи, заученные, вызубренные, отработанные до последнего звука. Словно мельчайший бисер, нанизывались то короткие и звонкие, а то долгие и певучие звуки на нить музыки. Мелодия то взлетала вверх и делалась похожей на журчание ручейка, трели птиц или плач капели по весне, то спускалась вниз, напоминая тяжелые раскаты грома или едва слышное напряженное жужжание шмеля. Скрипач повествовал о весне, о пробуждении природы, о том, как мир просыпается после затяжного зимнего сна, и, кажется, в зале не было ни единого человека, который бы не почувствовал в этот момент прикосновения нежных, теплых лучей весеннего солнца к своему лицу, не вдохнул бы свежий, по-особенному легкий и невесомый аромат весны.

Свечи едва освещали лицо юноши, отчего вокруг него появлялась атмосфера загадочности и таинственности. Как юный волшебник, Ганс околдовал своей музыкой всех зрителей…

Но вот произведение подошло к концу. Юноша опустил смычок, подождал пару секунд и снял инструмент с плеча. В зале царила мертвая тишина. Вдруг откуда ни возьмись до слуха донесся сдавленный крик «Браво!», который поддержали бурные аплодисменты. Юноша испуганными глазами оглядел аудиторию, переступив с ноги на ногу. Волна страха сменилась теперь едва ощутимым волнением.

Ганс полностью погрузился в музыку и не замечал теперь ничего кроме неё. С оглушительным успехом отыграв оставшуюся часть первого отделения, а затем и второе – «лирическое» отделение, юноша устало раскланивался во все стороны под ритмичные хлопки и крики. Казалось, все вокруг ликовало в каком-то неведомом до этого чувстве искреннего восторга.

Несмотря на усталость и пустоту, мгновенно образовавшуюся внутри, Ганс с незнакомым ранее удовольствием кланялся, отвешивая почтительные жесты руками для благодарной публики. Какое-то новое, пугающее, но вместе с тем сладкое чувство собственного совершенства и превосходства над теми, кто находился перед ним, охватило скрипача.

Аплодисменты продолжались несколько минут, зал поднялся на ноги. Спустя ещё некоторое время на сцене появился Ришаль. Лицо его было необычайно радостно и взволнованно.

- Спасибо, спасибо, дамы и господа! – сказал Ришаль, кланяясь, – Мне вдвойне приятно оттого, что именно я отыскал и огранил такой превосходный алмаз. Я и мой ученик будем продолжать радовать вас и дальше. В ближайшем будущем состоится следующий концерт. Мы будем очень рады видеть вас на нем. Aurevoir, мадам etмосье!

Ганс недовольно поморщился на словах «я и мой ученик», но продолжал стоять, изображая искреннее удовольствие, получаемое от оваций.