Старшая:
Да у меня полный шкаф нарядов! Только где их тут носить? Висят, ждут чего-то.Старший:
Твой дарит?Старшая:
Мой.Старший:
Щедрый.Старшая:
Глупый. Думает, тряпки компенсируют мне его отсутствие в моей серой повседневности.
Соскакивает с рояля, распахивает шкаф, выгребает оттуда кучу ярких платьев, какие-то шляпки с перьями, туфли на высоченных «шпильках».
Старшая:
Нет, ну скажи, куда это можно одеть? Это ж засмеют!.. Духи! (из-под кип белья достаёт несколько флаконов) Духи дарит дорогущие. Где тут с ними гулять? Вот где? Комедия, честное слово.(Осекается, наткнувшись взглядом на Марию; сваливает всё кучей в шкаф) Ни вкуса у этого идиота, ни меры… (бредёт к роялю, садится на него) Ой, позорище… Тебе смешно, конечно.Старший:
Нет, не смешно.Старшая
(тихо): Неудобно получилось. (Кивает на Марию) Подумает — деревня!Старший:
Кто? (словно вспомнив о Марии) Нет, она ничего не подумает.
Входят Мать и Барабанщик с сумками.
Мать:
Ну, как маленькие точно. Уселись! Взрослые ведь лбы, пожалели бы инструмент. (Старшему) Эти-то — деревня, но ты — музыкант, столица!Старший:
Ох, мама, а что толку? Просто, когда сидишь вот так, свесив ноги, о плохом думать трудно. Тем более, на рояле. Я и на кладбище себе такой же поставил. В натуральную величину. Только мраморный.Все:
Что?! Где?!Старший:
Рояль. На кладбище. А что? У меня самое оригинальное надгробие, (замечает ужас семьи) Да это так — мелочи существования. Лет пять назад приболел, обратился к светилам медицины. Светила в панику — жить осталось меньше полугода. С перепугу чуть до белой горячки не довели… В общем, задумался о вечном. Нашёл себе приличное кладбище — аккуратненькое такое, зелёное. Место хорошее выкупил — на возвышенности — вид хороший и заливать не будет. Соседи-покойники — сплошь приличные люди: справки у родных наводил; надо же знать, в какую компанию я вливаюсь на столь долгий срок. Рояль мраморный полированный там поставил — вроде надгробия. Ноты раскрытые, на страницах: имя, годы жизни, барельеф. На рояле — скрипка и цветы. Каждый день ходил туда, привыкал. С шампанским, с друзьями. Жену приучил — каждое воскресенье — туда, с цветами, с тряпочкой — барельеф протирать… Правда, как настало время — под рояль, оказалось: рано. Ошиблись светочи наши, анализы перепутали. А уже привык. Хожу теперь туда, как на работу. Все праздники там. Правда, с креслами проблема. Заказал шесть штук, резные — вокруг поставить, но — то мрамор разнородный, то мастер пьян… Так и выпиваем до сих пор, сидя на рояле… Да что вы так смотрите? Мы культурно всегда сидим, без эксцессов, как говорит наш могильщик, музицируем. Я же реквием себе сочинил!
Из тени возникает Секретарь, подаёт Старшему скрипку. Звучит мелодия, что называется «полная светлой грусти». Возможно, грусть даже чересчур светлая.
Старший
(оборвав мелодию ещё на вступлении): Это, впрочем, неважно… Девушка там одна не совсем, наверное, нормальная за могилами ухаживает. От нечего делать. А может, просто забитая или запуганная — презирает всё живое. Так влюбилась в меня, чудачка. Точнее, в покойного. Я, чтобы не пугать, сказал, что брат. Об усопшем, как положено, говорил ей только хорошее. Теперь она рояль каждый день полирует, а меня ненавидит. Говорит, устроил из могилы брата пивную с балаганом.
Шумно вваливается подвыпившая Подруга. Теперь она — тётка, безвкусно и ярко одетая. Судя по тому, как часто она оправляет одежду, этот костюм — «выходной».