Скрипка некроманта

— Музыку он полюбил в зрелые годы, следя за воспитанием внука, это я знаю точно. И не стоит меня благодарить, это я ваш должник. Я как раз искал повода прийти к барону, а вы мне этот повод дали.

— Не называл ли барон своих курляндских приятелей?

— Нет, но это дело поправимое — мы могли бы вместе навестить его. Он довольно разговорчив. Думаю, если вы заведете речь о скрипках, то имена прозвучат.

Наконец Маликульмульк стал понимать интригу фон Димшица. Паррот оказался прав — услужливость этого господина была тщательно продумана.

Шулер хотел понемногу втянуть барона в игру и нуждался в помощнике. В респектабельном помощнике. А игра могла быть очень любопытной — человек, которому по карману «Экс-Вьетан», будет ставить на кон немалые деньги. Стало быть, Большая Игра явилась, когда ее и не ждали? Вот уж воистину — дама с причудами…

— Разумеется, я охотно пойду вместе с вами к господину барону, — сказал Маликульмульк. — Жаль, что сегодня это невозможно — я должен быть в замке.

— Меня найти нетрудно, — ответил на это шулер. — Я снял комнату в крепости, вернее, мне предоставила комнату одна дама в обмен на давнюю любезность. На Большой Яковлевской, напротив Дворянского собрания, есть обувная лавка. Хозяйка ее — фрау Векслер. Она будет предупреждена о вашем приходе.

— Под каким именем изволите там проживать?

— В Риге я — Леонард Теофраст фон Дишлер, — преспокойно отвечал шулер, как если бы несколько фамилий были для всякого человека не то что дозволены, а даже обязательны.

Завершив обед и расставшись с картежником, Маликульмульк поспешил в замок. И лишь на кривом перекрестке, откуда начиналась Большая Замковая, вспомнил о Никколо Манчини. Это было скверно — предвкушение Большой Игры затмило ему все на свете. Даже обещание забежать в аптеку Слона, чтобы рассказать о встрече с шулером, — и то оказалось забыто.

Успокоив свою совесть тем, что Паррот с детьми наверняка у каких-нибудь приятелей, а Давид Иероним — скорее всего, с семьей, Маликульмульк направился к замку и скоро был у Южных ворот. Душа пела и веселилась — Большая Игра, как истинная кокетка, долго водила его за нос, и именно тогда, когда он без нее погибал, пряталась по закоулкам. Но у нее была своя логика. Она словно бы берегла Маликульмулька — если бы они встретились, когда он был в горестях и волнении, то встреча бы добром не кончилось. Теперь же он пребывал в душевном покое, а это — залог удачи.

А что касается Никколо Манчини — единственное, что может сделать человек, далекий от медицины, так это от души помолиться о мальчике. И к тому никаких препятствий нет — Варвара Васильевна затеяла в Васильев вечер отслужить молебен в домовой церкви, благо один из сыновей — Вася, и вот прекрасная возможность накануне наступающего тысяча восемьсот второго года попросить Господа обо всем сразу.

Ведь ясно — даже если скрипка найдется сию минуту и будет вручена Никколо Манчини, это не исцелит его мгновенно. Хотя… хотя бывают же чудеса, и достаточно открыть Евангелие на любой странице, как прочитаешь про исцеление…

Где бы только взять веру?

Нет, он, конечно же, верил, французское вольнодумство не совсем сбило его с толку. Он отличал литературные игрушки от истинной жизни души. Но молитва о чуде казалась ему наглостью, ведь сказано же: «Не искушай Господа твоего». В некотором смятении чувств Маликульмульк пошел вместе с семейством Голицыных в домовую церковь, встал позади всех и вместо того, чтобы следовать хотя бы мыслью за богослужением, принялся… философствовать.

— Вот ты видишь меня, Господи, — примерно так, потому что почти бессловесно обращался он ко Всевышнему. — Грешник, да… много натворил, каяться все никак не научусь… И наказан молчанием — за год ни строчки. Точно ли этим наказан? Господи, ведь только одно и было — какой я музыкант, какой рисовальщик, это — таланты светские и незначительные… Только это — и вот не могу собрать слов даже для новогоднего мадригала. Мог же, умел — и лишился способности… Иду таким путем, что объяснить невозможно… Однако ж и мне хочется остановиться… И что для того потребно? Кто скажет мне: «Остановись, успокойся»? Есть ли такой человек? Вот я прошу исцеления для болящего раба твоего Николая, хотя и нехорошо в православном храме просить за католика, а где ж еще?.. А за меня кто попросит ли? Может, в том и беда, что помолиться за меня некому? Как так вышло, что за почти двадцать лет суеты никто меня не полюбил? И единственное, что вспомнить могу из вещей, кое-как сходных с любовью, так это милую мою Анюту, которую по непонятной глупости потерял, да еще утехи чистосердечной горячности некой театральной девицы, прости, Господи, ее и меня… Как так вышло?..