Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

В том же году семидесяти с небольшим лет от роду неожиданно для всех суицидом оборвала свою жизнь Ксения Никитична Твеленева (Антон Игоревич в очередной раз побренчал, где надо, орденами и, вопреки церковным законам, самоубийцу, как положено, отпели и погребли на Ваганьковском кладбище, сам Твеленев на похороны не успел – слег в беспамятстве от внезапно открывшейся фронтовой раны), а нераскрытая тайна трагического завершения земного бытия обожаемой всеми не старой еще женщины так или иначе отразилась на судьбах каждого из оставшихся членов семейства.

В том же 1992 году через день после поминок по матери, выпил свою первую в жизни бутылку водки Марат Антонович.

– Я, Всеволод, с сыном уже шестнадцать лет не встречаюсь. То есть встречаюсь иногда, конечно, – живем в одном помещении, знаю, что это мой сын, здороваемся, но незнаком. Вы понимаете разницу? – Марат Антонович Твеленев вскинул на Мерина свои подернутые мутной голубизной глаза и, не дожидаясь ответа, потянулся к стоящей на столе бутылке. – Я вам не предлагаю: вы на работе, – утвердительной интонацией заключил он, наливая себе очередную порцию.

– Да, да, конечно, – поспешил успокоить его Мерин, – я работаю. – И густо покраснел, не сразу поняв глупость сказанного. – То есть при исполнении… в общем… – Он не стал договаривать.

Они сидели в просторной, заставленной книжными стеллажами комнате твеленевской квартиры уже около часа, но Сева никак не мог, при всем старании, боясь насторожить и тем более спугнуть хозяина неосторожными вопросами, выйти на нужную ему тему. Марат же Антонович то уходил в воспоминания о далекой юности – повествовал о школьных годах, о смерти Сталина, пришедшейся на его десятилетие, и связанной с ней всесоюзной истерией, то вдруг переходил к велосипеду «Турист», подаренному ему мамой якобы от имени отца… то мрачнел, замолкал неожиданно, заполняя паузы изрядными дозами коньяка, а время от времени и вовсе, формально извинившись, исчезал из комнаты, предоставляя посетителю свободу долгого одиночества. А когда уже с трудом сдерживая раздражение Мерин задал прямой вопрос о его сыне Антоне, подозреваемом в участии убийства Игоря Каликина, Твеленев и озвучил эту свою, по всей видимости, давно сформулированную для себя очевидность: с сыном встречается, но незнаком.

Начиналось же все вроде очень даже неплохо. Сева позвонил по телефону без всякой надежды на встречу, но неожиданно для себя услышал в трубке приветливый и, как ему показалось, даже радостный голос: «А вы собственно кто будете?» Он собрался было рассказать как можно деликатней и обстоятельней о цели своего визита, о том, какие детали произошедшей кражи квартиры ему необходимо уточнить в интересах самих же пострадавших, но абонент прервал его на полуслове: «У вас деньги есть?» Сева вопрос расслышал, понял, но все же переспросил: «Деньги?» – «Да, деньги, денежные знаки, банковские билеты, обеспеченные товарной массой и золотым запасом страны?» – «Не знаю – обеспеченные ли, но есть», – сострил Мерин, как ему показалось, весьма удачно. «Тогда приезжайте – расскажу все, как на духу, что знаю и чего не знаю. Захватите с собой бутылку коньяка, лучше – получше, договорились?» – «Договорились». – «Только знаки я отдам, когда смогу, а когда смогу – тогда и смогу, как говорится – бессрочный кредит. Осилите?» – «Я буду у вас через полчаса», – не стал углубляться в твеленевские условия работник уголовного розыска. «В таком случае вы мне уже нравитесь. Жду».

Через тридцать с небольшим минут Сева утоплял кнопку звонка квартиры № 6 дома 18 по Тверской улице с медной табличкой на дверях:

ТВЕЛЕНЕВ АНТОН ИГОРЕВИЧ

Композитор

Народный артист СССР

Лауреат Ленинской, Сталинской и

Государственных премий СССР и РСФСР

«Для удобства грабителей надо бы еще написать: «Обладатель скрипки Страдивари и прочих несметных ценностей, – усмехнулся про себя Мерин. – Как это понять: народный артист несуществующей страны? Все равно как заслуженный работник уголовного розыска Византии. Да и премии-то ему выдавали государства, давно канувшие в Лету. Ну что ж, во всяком случае главу семьи табличка характеризует достаточно ярко».

Дверь перед ним распахнул невысокого роста пожилой человек в белоснежной рубашке и поношенном черном костюме. Приветливый, чуть насмешливый взгляд, изрезанные бороздами морщин впалые щеки, на высоком лбу небрежно разметались пряди негустых с проседью волос. Широким жестом, отступив в сторону, он указал гостю на тускло освещенную прихожую.