Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

С противоположной стороны улицы из такого же уличного кафе братья Заботкины выглядели благополучными, довольными жизнью и друг другом бизнесменами. Сидящему здесь Анатолию Борисовичу Труссу даже показалось, что один из них вот-вот зайдется в неудержимом от рассказанного, по всей видимости, очень веселого анекдота хохоте.

К их столику подошел высокий молодой человек.

Марат Антонович Твеленев до сорокадевятилетнего возраста, что называется, капли в рот не брал. Ни в школе, где сверстники-старшеклассники выпитыми бутылками доказывали свою половую искушенность, ни в литинституте, который, как говорят, всегда славился особым уважением начинающих «инженеров человеческих душ» к исконно русскому напитку, и редко кому из них удавалось выбиться в классики без многочисленных загулов и запоев. Марат же – ни грамма, даже в Новый год, даже шампанского, чем конечно же вызывал немало нареканий со стороны приятелей и подруг. Ему даже предлагали взять псевдоним «Непьющий».

«А что, – увещевали приверженцы творений бога Бахуса, – есть же Непомнящий, неглупый, кстати, мужик, или, скажем, Невинный – замечательный актер. А ты будешь Непьющим. Представляешь: Марат Непьющий! «Евгения, о, нега!» Роман в стихах! Да все с ума посходят от зависти. И запомнить легко: Петровых, Ивановых – пруд пруди, Непьющий писатель – эксклюзив. А главное – фамилией хоть как-то оправдаешь свой идиотизм».

Марат только посмеивался, но был неумолим – нет и никаких. Этому несвойственному Руси воздержанию научил его отец-композитор, не теоретическими выкладками – личным примером демонстрировавший преимущества трезвого образа жизни. До сорока девяти лет не знал Марат Антонович не то что вкуса – запаха алкоголя, все окружающие думали – так и помрет человек, не оросив губ виноградным нектаром. Но…

…С детских лет он был крайне нелюдим, никого, кроме матери Ксении Никитичны, не признавал, особенно недолюбливал отца. С годами эта нелюбовь перешла в другое качество – он перестал его замечать: был вежлив, послушен, ни по какому поводу не спорил, по утрам здоровался, как приветствуют на улице малознакомого человека, на вопросы отвечал односложно, сам же никаких вопросов никогда к отцу не обращал. Как ни билась Ксения Никитична, сколько слез украдкой ни пролила, что только ни предпринимала – и уговоры, и наказания, и восхваление неоспоримых отцовских достоинств, и бесконечные подарки, подарки, подарки от своего и его имени – стена сыновнего неприятия оставалась неколебимой. А когда появилась сестра Надежда, про изъян Марата как-то все разом забыли, переключились на очаровательную, чрезвычайно приветливую и общительную малышку, которая с первого же дня своего пребывания на свете стала всеобщей, и особенно отцовой, любимицей.

Так он и жил сорок девять лет.

Женился поздно, в самом конце восьмидесятых, на пятом десятке, родные к тому времени уже смирились: что делать – бобыль и есть бобыль – никуда не ходит, почти ни с кем не знакомится, сидит у себя наверху на даче и что-то пишет. Печатали его редко и то благодаря вмешательству отца – тот втайне от сына ходил по издательствам, тряс орденами, званиями, просил… Ксения Никитична умоляла не оставлять род Твеленевых без наследника, мечтала о внуке, каких только ни приводила в дом выгоднейших, с ее точки зрения, партий: и молодых, и красавиц, и богатых, и бедных, и образованных – куда там: как только потенциальная невеста появлялась на пороге, Марат Антонович собирал свои бумаги и съезжал в Москву.