Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

– Ну то-то же. – Трусс выглядел уязвленным. – Так он из этого предмета начальной школы «крышу» себе смастерил, а на самом деле всю жизнь картишками пробавлялся по-крупному – преферанс, деберц, покер, гастролер, своих «катал» прикармливал, по всему Союзу гулял, а тут, видно, не пошла карта, к родственнику за подмогой ломанул. Ну это-то дело терпит, вернется в пенаты – мы его, голубка, булавочкой в гербарий определим, а вот я намедни твоего подопечного допросил, Твеленева Антона – крепкий орешек, неспелый еще, а удар держит – любой матерый зэк позавидует. Ни с одной стороны, вроде, не замаран, чист, как только что из баньки, покойника спокойней, но вот тут-то моча в голову мне и ударила: интуиция твоя, Севка, сраная меня чуть на тот свет не отправила: ни одной зацепки, ни единого фактика, ничего, а я чувствую твоим мудацким чутьем, что рыло у юноши в говне. Вот прямо твоим чутьем так и чувствую и все тут, ничего не могу с собой поделать, заразная болезнь оказалась эта твоя гребаная интуиция.

Мерин снисходительно ухмыльнулся, сказал, как по плечу погладил:

– А вот как раз в этом случае, мне кажется, вы ошибаетесь: нет там ничего, просто спеси больше, чем гонору, а гонору – чем спеси.

Трусс удивленно вскинул брови:

– Ишь ты, ну-ка повтори, я запишу для потомков. – И полез в карман за авторучкой.

– Может быть, я и ошибаюсь, Скорый тоже считает, что там не все чисто…

– Смотри, Яш, какая скромность нечеловеческая: он ошибается! – Анатолий Борисович в знак возмущения всплеснул руками. – Да не родился еще тот, кто бы его переинтуичил и не родится никогда, я прав, скажи, а он – ошибаюсь, видите ли! Прямо в краску нас с Ярославом вогнал, честное слово. Звони, Яш, немедленно, пусть выпускают этого агнца божьего и транспорт пусть предоставят, суки. – Он протянул Ярославу свой мобильник.

Тот, не набирая цифр заговорил в трубку:

– Отдел предварительных расследований? Яшин говорит, Ярослав Ягударович. Вы какого рожна там у себя невиновных обижаете? Ну то-то же, отпустить и немедленно! – Он вернул Труссу телефон, обратился к Мерину: – Уже выпускают.

Сказано это было настолько серьезно, что Сева расхохотался: все-таки театр в лице Яшина потерял очень много.

– Ладно, спасибо и на этом, может, правда выпустят, он на свободе полезнее будет. Скажите, а от Заботкиных в котором часу позвонили?

– В семь без чего-то, там девчушка – Тошка, да? – очень славная, сказала – ты ей телефон нашей конторы дал, натерпелась страху всю ночь, бедняжка. Назвала свой адрес, мы приехали через час примерно, что-то около девяти без чего-то – Минка в оба конца стоит, по встречной не проедешь, а там у соседнего дома, напротив, уже местная милиция и газетчиков с полсотни, мне показалось, не меньше, и Тошка эта крутится: «Пойдемте, – говорит, – туда, там важнее, там убийство, а у меня только кража, но мне звонили два раза, – говорит, – и тоже хотели убить». По дороге она мне назвала номер мобильника звонившего, я первым делом конечно же попытался узнать, на кого зарегистрирован телефон. И можете себе представить? Не поверите! – Как всякий хороший артист перед важной репликой Яшин выдержал натягивающую до предела нервы слушателя паузу. – На Каликина Игоря Николаевича!

«Реплика» действительно оказалась неожиданной: смерть Каликина Игоря, 1985 года рождения, была констатирована судмедэкспертом не далее, как двое суток тому назад, тело его вместе с телом его матери, Каликиной Клавдией Григорьевны, убитой в тот же день, находилось еще в муровском морге, и специальный ритуальный отдел занимался поисками родственников погибших для организации похорон.

Первым на высказанную Яшиным новость отреагировал Трусс. Он сказал:

– Каликин не мог звонить при всем желании.

Открылась дверь, в кабинет вошел разгоряченный Иван Каждый с громким заявлением:

– Я взял еще банку частика, никогда раньше не пробовал, очень вкусно, и колбаски.

Двое сотрудников встретили его появление молчанием, Анатолий же Борисович окинул вошедшего грустным взглядом, отвернулся и произнес в пространство:

– И все-таки каждый мудак… мудаку рознь.

Иван, не без основания рассчитывавший за проявленную инициативу и оборотистость на начальственную похвалу, поставил принесенные продукты на стол и сказал с горечью в голосе.

– Опять начинаете? Не надоело?