– Да нет, знаете ли… теперь ведь все перевернулось с ног на голову: моими идеалами они брезгуют, я их не принимаю и не приму никогда…
– И зачем же ездили?
– Говорю, жена настояла.
– А вояж этот в Северную столицу нашу заранее был запланирован или возник спонтанно?
– Совершенно спонтанно: накануне мне купили билет и я уехал. Простите, ваше имя-отчество?..
– Ярослав Ягударович.
– Скажите, Ярослав Ягу… – он запнулся, – скажите, вы какую кражу в виду имели?
– Я имел в виду кражу, которая случилась прошлым воскресеньем в Москве в квартире композитора Антона Игоревича Твеленева.
Колчев долго непонимающе смотрел на Ярослава Яшина и наконец произнес:
– Что вы говорите?
– Да, но там проще: взяли все, что смогли унести, вернее, увезти на грузовике. А у вас, вы говорите, ничего не взяли, вот что плохо.
Колчев всем корпусом повернулся в сторону Яшина.
– Что значит «плохо»? Вы считаете, что это плохо?
– Ну а как же, Аммос Федорович? Вы сами подумайте – что мы искать будем, если ничего не украдено? Хулиганство, не более того, в милицию надо, а уголовный розыск тут ни с какого боку – кражи нет, никто не ранен, не убит никто, кроме собаки…
На подобную реакцию писателя Яшин не рассчитывал: тот вскочил, опрокинув кресло, бросился к двери, потом обернулся и, чтобы не упасть, ухватился за косяк. Лицо его было мертвенно белым.
– Как убита!? Убита?!!
Яшин поспешил к нему, провел обратно к креслу.
– Простите меня ради бога, я думал, вы знаете, на заднем дворе в мусорном баке, два выстрела…
– Я хочу убедиться… – Аммос Федорович опять было рванулся к двери, Яшину стоило немалых сил его удержать. Он почти насильно усадил его, затараторил.
– Ее там нет, успокойтесь, ее увезли, сядьте и успокойтесь, постарайтесь успокоиться, нам нужно извлечь пули для определения оружия, может быть, оно где-то раньше встречалось, всякое бывает, если бы украли что-нибудь, хоть малость какую, пусть безделушку, и то зацепка, а так… Все перебили, испакостили и что? Где мотив?
А без него в нашем деле никуда. Кто-то против вас большой зуб держит. Вот вы и вспоминайте, кто за что вас так невзлюбил, и с милицией поделитесь своими соображениями: авось, сообща и выйдем на след вандалов. А так хоть бы безделушка какая…
– А Лерик?! – истошно закричал Аммос Федорович, нервы которого, по всей видимости, к этому моменту находились на пределе.
Яшин даже вздрогнул.
– Что, простите?
– Жена моя! Где моя жена?! Это вам не зацепка?! Человек пропал – это вам меньше даже безделушки?!
– Нет, нет, успокойтесь, Аммос Федорович, жена ваша намного конечно же больше любой безделушки, и она обязательно объявится, думаю, уже минут через сорок, максимум – через часок, поверьте мне…
– Объявится? Но где она?
Ярослав широко развел руки в стороны, что можно было трактовать и как «понятия не имею», и как «знаю, но хрен скажу».
– Но у нее телефон не отвечает, – плаксиво пожаловался Колчев.
Ярослав удивился.
– Серьезно?
– Где Валерия Модестовна?! – опять сорвался Аммос Федорович.
– Тихо, прошу вас, успокойтесь, должно быть она в таком месте, откуда ей не очень удобно отвечать на телефонные звонки, есть такие заведения, их не так много по Москве, но они есть, у них там иногда даже на какое-то время телефоны конфискуют, чтобы соблазна не было кому позвонить, но она в полной безопасности, слово чести. Приедет и сама вам все, как на духу, расскажет. Вместе посмеетесь. А вы мне лучше, пока суть да дело, вот какую закавыку растолкуйте: почему гражданская жена ваша, Валерия Модестовна, шестнадцать лет не имела ничего против питерских издателей, которые в вас в одночасье разочаровались и печатать перестали, а на семнадцатом году вдруг воспылала к ним такой лютой неприязнью, что отправила вас в их логова без вашего на то желания, спонтанно, без предварительного их согласия на встречу, без какой бы то ни было надежды на успех с вашей стороны?
Очевидно, несколько успокоенный яшинскими заверениями по поводу безопасности своей жены, классик советской литературы не услышал или предпочел не услышать в вопросе следователя никакого неприятного для себя намека. Он спросил только:
– И что вы хотите этим сказать?
Яшин улыбнулся.
– Только то, что женщины в своих поступках, увы, согласитесь, не всегда следуют доступной понимания логике.
Дактилоскопист Соня просунула в дверь голову.
– Слава, можно тебя?
– Да, Сонечка.
Она отвела Ярослава в сторону.
– Вот, нашла на дорожке под окном комнаты Антонины Заботкиной.
В руке девушка-дактилоскопист держала перстень желтого металла с вкрапленным в него красным камнем.
Во вторник поздно вечером все собрались в кабинете на четвертом этаже. Договорились на двадцать три часа, но Трусс, как обычно, опоздал и, ворвавшись в кабинет, начал с порога: