Скрюченный домишко. День поминовения

Кристин покачала светловолосой головкой.

— Кто вырубил этого несчастного — понятия не имею. Ни малейшего. Он просто отхлебнул шампанского, посинел и бухнулся на стол.

— А не помните, когда он пил из своего бокала до этого?

Девушка задумалась.

— Помню — сразу после кабаре. Свет зажегся, он взял свой бокал и что-то сказал, остальные тоже подняли бокалы. Тост, что ли, говорил.

Старший инспектор кивнул.

— А потом?

— Заиграла музыка, они все задвигали стульями, поднялись и, веселые, пошли танцевать. Видно, наконец-то разогрелись. Шампанское расшевелит самую унылую вечеринку.

— Они ушли все вместе, за столом никого не осталось?

— Да.

— И к бокалу господина Бартона никто не прикасался?

— Никто, — ответила она без раздумья. — Абсолютно уверена.

— И пока их не было, к столу никто не подходил?

— Никто — если не считать официанта.

— Официанта? Какого официанта?

— Ну, такой, помощник, в переднике, парнишка лет шестнадцати. Не настоящий официант. А тот — такой услужливый коротышка, похожий на обезьянку, наверное, итальянец.

Кивком головы старший инспектор Кемп дал понять, что подобное описание Джузеппе Бальзано его устраивает.

— И что же он делал, этот молодой официант? Наполнял бокалы?

Кристина покачала головой:

— Вовсе нет. Он ничего на столе не трогал. У одной из дам упала сумочка, когда все пошли танцевать, — вот он ее и поднял.

— Чью сумочку?

Кристин на минуту задумалась. Потом сказала:

— Точно. Это была сумочка девчонки — зеленая с позолотой. У других дам сумочки были черные.

— И что официант сделал с сумочкой?

Кристин удивилась:

— Просто положил обратно на стол, вот и все.

— Вы уверены, что он не прикасался к бокалам?

— Ну да. Он быстро положил сумочку и убежал, чтобы не ругали — на него уже шипел кто-то из настоящих официантов — мол, бегом туда-то, принеси то-то...

— И больше никто к столу не подходил?

— Никто.

— Вы же не наблюдали за столиком постоянно — кто-то мог и подойти?

Но Кристин решительно покачала головой:

— Никто не подходил — это точно. Педро как раз позвали к телефону, так что делать мне было нечего, кроме как глазеть по сторонам да умирать от тоски. Я вообще-то наблюдательная, а глазеть было не на что, только на этот пустой столик.

— Кто вернулся к столику первым? — спросил Рейс.

— Девушка в зеленом и этот несчастный. Они сели, за ними пришли видный мужчина и девушка в черном, а последними — ее чопорное величество и смазливый брюнет. По части танца он хорош. Вот они все расселись, официант суетился, как безумный, разогревал блюдо на спиртовке, а несчастный наклонился вперед и будто бы речь произнес — и все снова взялись за бокалы. Тут все и произошло.

Кристин остановилась, потом добавила оживленно:

— Жуть, да? Я-то сначала решила, что его хватил удар. С моей тетушкой случился удар — с виду все было ровно так. Тут и Педро пришел, я ему и говорю: «Смотри, Педро, человека удар хватил». А тот только бормотал: «Ой, я отрубаюсь, отрубаюсь». Он и вправду отрубался. Пришлось его как следует встряхнуть. В таких местах, как «Люксембург», не любят, когда кто-то отрубается. Поэтому я против латиносов. Стоит им перебрать, весь их лоск как рукой снимает — не знаешь, в какую передрягу попадешь.

Мрачные мысли еще минутку бродили у нее в голове, потом она глянула на эффектный браслет на своей правой руке и заключила:

— Хотя они — народ щедрый, что есть, то есть.

Кемп мягко отвлек ее от тягот и прелестей девичьего существования и еще раз проговорил с ней события вчерашнего вечера.

— Итак, растаяла наша последняя надежда на помощь извне, — сказал он Рейсу, когда они вышли из квартиры мисс Шэннон. — А надеяться было на что, потому что эта девушка — правильный свидетель. Она все видит, все запоминает. И если бы было что видеть, она бы это увидела. Следовательно, видеть было просто нечего. Невероятно. Это какой-то фокус! Джордж Бартон пьет из своего бокала и идет танцевать. Возвращается, снова пьет из того же бокала, к которому никто не прикасался, — а там, откуда ни возьмись, цианид. Что и говорить, занятно. Такого не могло произойти, но вот — произошло.

— Официант. Молодой парень. Джузеппе про него не говорил. Надо этим заняться. Ведь он был единственным, кто подходил к столу, пока все танцевали. Возможно, тут что-то есть.

Рейс покачал головой:

— Положи он что-то в бокал Бартона, девушка бы заметила. От такой ничто не укроется. В голове пусто, вот она и компенсирует глазами... Нет, Кемп, тут должно быть какое-то простое объяснение — надо только додуматься.

— Есть простое объяснение. Цианид в бокал он бросил сам.

— Я уже готов поверить, что все было именно так — других вариантов не вижу. Но в таком случае, Кемп, он наверняка не знал, что это цианид.

— То есть кто-то ему это передал? Сказал, это, мол, от несварения желудка, от давления — что-то в этом духе?

— Вполне возможно.

— Но кто это мог быть? Только не чета Фарради.

— Согласен, это почти исключено.

— Это относится и к господину Энтони Брауну. Остаются двое: любящая сестра жены...

— И преданная секретарша.

Кемп взглянул на него.