Скрюченный домишко

Я с великим интересом прочел этот удивительный документ.

– Поразительно, – только и мог я сказать.

Гейтскил поднялся с кресла.

– Более чем поразительно, – отозвался он и добавил: – Я хочу еще раз повторить, что мой друг мистер Леонидис мог бы мне доверять больше.

– Вы ошибаетесь, – сказал отец. – Он был ловкий фокусник по природе. Ему, как мне кажется, доставляло большое удовольствие обвести человека вокруг пальца.

– Вы совершенно правы, сэр, – с жаром поддержал отца старший инспектор Тавернер. – Второго такого фокусника не сыскать!

Несмотря на убежденность, с какой было это сказано, Гейтскил удалился, так и не сменив гнев на милость. Его профессиональная гордость была уязвлена до самой глубины.

– Крепко его задело, – сказал Тавернер. – Очень почтенная фирма «Гейтскил, Колэм и Гейтскил», репутация безупречная. Когда старый Леонидис затевал какую-нибудь сомнительную сделку, он никогда к ним не обращался, у него было полдюжины разных адвокатских фирм, они и занимались его делами. Он был пройдоха большой руки.

– И вершина – это завещание, – сказал отец.

– Какие мы были дураки – не догадаться, что единственный, кто мог проделать этот трюк, был сам старик. Нам в голову не приходило, что он по своей воле мог такое выкинуть, – сказал Тавернер.

Я вспомнил высокомерную улыбку Жозефины, когда она заявила: «Полицейские такие глупые».

Но Жозефины не было, когда подписывали завещание. И даже если она подслушивала под дверью (что я охотно допускал), вряд ли она могла догадаться, что делает дед. Но с чего тогда этот высокомерный тон? Что она знала? Что позволило ей назвать полицию глупой? Или это снова желание порисоваться?

Меня поразила наступившая вдруг тишина. Я взглянул на отца – оба они, и он, и Тавернер, пристально следили за мной. Не знаю, что в их манере раздражило меня и заставило выкрикнуть с вызовом:

– София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!

– Нет? – сказал отец.

Я так и не понял, было ли это согласие или вопрос.

– Она будет потрясена!

– Да?

– Потрясена, не сомневаюсь.

Мы снова замолчали. И вдруг с какой-то неожиданной резкостью на столе у отца зазвонил телефон.

Он снял трубку:

– Слушаю. – И затем, выслушав сообщение телефонистки, сказал: – Соедините меня с ней.

Он взглянул на меня.

– Твоя девушка, – сказал он. – Хочет поговорить с нами. Притом срочно.

Я взял у него трубку:

– София?

– Чарльз? Это ты? Теперь Жозефина. – Голос чуть дрогнул.

– Что с Жозефиной?

– Ее ударили по голове. Сотрясение… Она… она в плохом состоянии… Говорят, может даже не поправиться…

Я повернулся к моим собеседникам:

– Жозефину стукнули по голове.

Отец взял у меня трубку.

– Я же говорил, не спускай глаз с этого ребенка! – сказал он гневно.

18

Буквально через несколько минут мы с Тавернером в скоростной полицейской машине мчались в направлении Суинли Дин.

Я вспомнил, как Жозефина появилась из-за баков, ее небрежно брошенную фразу о том, что «настало время для второго убийства». Бедный ребенок! Ей в голову не приходило, что она сама может стать жертвой «второго убийства».

Я полностью признал справедливость отцовских обвинений. Безусловно, я должен был следить за Жозефиной, хотя ни у Тавернера, ни у меня не было пока никакого реального ключа к разгадке тайны – кто же отравил старого Леонидиса, но вполне возможно, что он был у Жозефины. Все то, что я воспринимал как глупые детские игры и желание порисоваться, на самом деле могло иметь какой-то смысл. Жозефина, с ее склонностью все вынюхивать и выслеживать, могла случайно стать обладательницей каких-то важных сведений, об истинной ценности которых она сама не догадывалась.

Я вспомнил, как хрустнула в саду ветка.

Это было как бы предупреждение об опасности. И я тотчас же отреагировал на него, но потом мои подозрения показались мне надуманными и мелодраматичными. А между тем мне следовало бы помнить, что речь идет об убийстве, и тот, кто его совершил, смертельно рисковал и, для того чтобы обезопасить себя, без колебаний пошел бы на преступление второй раз. И вполне возможно, что Магда, поддавшись какому-то смутному материнскому инстинкту, почувствовала, что Жозефине грозит опасность, и именно поэтому с такой лихорадочной спешкой хотела отправить девочку в Швейцарию.

София вышла встретить нас. Жозефину, сказала она, карета «Скорой помощи» увезла в городскую больницу. Доктор Грей обещал позвонить, как только станут известны результаты рентгена.

– Как это произошло? – спросил Тавернер.

София провела нас вокруг дома, и, войдя через калитку, мы очутились на задворках. В углу небольшого дворика я заметил открытую настежь дверь.

– Там нечто вроде прачечной, – пояснила София. – Внизу в двери дыра, специально вырезанная для кошек. Жозефина любит встать на край ногами и кататься на двери.

Я вспомнил, как сам в детстве раскачивался на дверях.

Прачечная внутри была тесная и довольно темная. Там валялись деревянные ящики, старый шланг, несколько каких-то допотопных садовых инструментов, ломаная мебель. Внизу около двери лежала подпорка в виде мраморного льва.