Скромный герой

— Разумеется, они меня интересуют, мой капитан. Но у вас это не просто интерес, но одержимость и порок, при всем моем к вам уважении. Давайте же, наконец, вернемся к паучкам.

Они еще долго читали, перечитывали и изучали слово за словом, букву за буквой, черточку за черточкой в письмах и рисунках шантажистов. Они подали в Лиму запрос на графологическую экспертизу анонимок, но штатный специалист в это время лежал в больнице после операции по удалению геморроя; он получил отпуск на две недели. В один из таких дней, когда они сличали письма с образцами почерка преступников, которые хранились в прокуратуре, в голове Литумы, словно искорка в темноте, промелькнуло одно подозрение. Просто воспоминание, ассоциация. Капитан Сильва заметил, что его подчиненный ведет себя как-то странно:

— Ты как будто не в себе, Литума. Что случилось?

— Ничего, мой капитан, ничего, — пожал плечами сержант. — Так, ерунда. Просто мне вспомнился один старый знакомец. Он повсюду рисовал паучков, если память мне не изменяет. Понятно, что все это бредни.

— Понятно, — подтвердил капитан, впившись глазами в Литуму. Он склонился к самому лицу своего подчиненного и заговорил совсем другим тоном: — Но поскольку у нас сейчас нет вообще ничего, то и бредни — это лучше, чем ничего. Что это за тип? Давай рассказывай.

— Это, в общем-то, давняя история, мой капитан. — (Комиссар полиции отметил, что в голосе и во взгляде Литумы появилась неловкость, как будто ему не хочется, но приходится ворошить прошлое.) — Я думаю, к нашему делу она не имеет никакого отношения. Но я помню, этот сукин сын везде оставлял свои рисуночки, закорючки, которые можно было принять и за паучков. На бумажках, на газетах. Иногда даже чертил палочкой по земляному полу в чичериях, где мы проводили время.

— И кто же был этот сукин сын, Литума? Выкладывай сразу, не доводи меня своими недоговорками.

— Давайте выберемся ненадолго из этой печки и попьем соку, мой капитан, — предложил сержант. — История эта долгая, но, если не заскучаете, я вам ее расскажу. Не волнуйтесь, сок за мой счет.

Они отправились в «Жемчужину Чиры»[33], маленький бар на улице Свободы, рядом с пустырем, где, как поведал Литума, во время его молодости проводились петушиные бои и ставки были серьезные. Он приходил туда несколько раз, но, вообще-то, бои ему не нравились, ему было грустно смотреть, как несчастные птицы клювами и шпорами калечат друг друга. В баре не было кондиционера, воздух охлаждался вентиляторами. И ни единого посетителя. Сержант и капитан заказали сок из лукумы (и побольше льда!) и закурили.

— Его звали Хосефино Рохас, и был он сыном лодочника по имени Карлос Рохас — того самого, что перевозил коров с ферм на скотобойню в те месяцы, когда река разливалась, — начал Литума. — Я познакомился с Хосефино, когда сам был еще очень молод — сопляк, короче. У нас была своя компашка. Нам нравились попойки, гитары, пивко и девки. Кто-то окрестил нас непобедимыми — или мы сами так назвались. Мы даже гимн сочинили.

И Литума, улыбаясь, запел тихим, хрипловатым голосом, но вполне музыкально:

Они непобедимые,
не жнут, не сеют,
работать не умеют,
знают только пить да играть,
знают только жизнь прожигать.[34]

Капитан отметил удачное выступление хохотом и аплодисментами:

— Отлично, Литума! Стало быть, по крайней мере в молодости у тебя тоже стоял.

— Поначалу нас, непобедимых, было трое, — продолжал сержант, погрузившийся в ностальгические воспоминания. — Мои двоюродные братья, Хосе и Обезьян Леон, и ваш покорный слуга. Трое мангачей. И уж не знаю, как это к нам прилепился Хосефино. Он был родом не из Мангачерии, а из Гальинасеры, где раньше находились рынок и бойня. Не помню, почему мы приняли его в нашу компанию: между двумя районами тогда была непримиримая вражда. На кулачках и на ножах. Война, из-за которой в Пьюре пролилось немало крови, поверьте.

— Мать твою, да ты пересказываешь мне древнейшую историю этого города, — возмутился капитан. — Я прекрасно знаю, где была Мангачерия: на севере, вниз по проспекту Санчеса Серро, там, где старое кладбище Сан-Теодоро. Но вот Гальинасера?

— Прямо здесь, рядышком с Пласа-де-Армас, вдоль реки к югу, — показывал Литума. — Район так называли из-за бесчисленного множества грифов-стервятников[35], собиравшихся вокруг скотобойни в те годы, когда коровы хорошо продавались. Мы, мангачи, были за Санчеса Серро, а стервятники стояли за АПРА[36]. Этот сукин сын Хосефино был стервятник, а еще он говорил, что побывал в учениках у забойщика скота.

— Так вы, значит, были бандитами?

— Раздолбаями, и не более того, мой капитан. Мы, естественно, безобразничали, но ничего серьезного не было. Дальше потасовок мы не заходили. Но потом Хосефино стал работать на публичный дом. Он ловил девчонок и отправлял их в Зеленый Дом. Так назывался бордель на выезде из Катакаоса, когда Кастилья была еще не Кастилья, а Такала́. Вам довелось побывать в этом заведении? Шикарное было местечко.