Скромный герой

— Нет, но я много слышал о знаменитом Зеленом Доме. В Пьюре он давно уже сделался легендой. Так, значит, Хосефино стал котом. И что же, это он рисовал паучков?

— Он самый, мой капитан. Паучков — так мне кажется, хотя, быть может, память меня и подводит. Я не совсем уверен.

— Но почему ты так ненавидишь этого кота, Литума, могу я спросить?

— По многим причинам. — Мясистое лицо сержанта омрачилось, в глазах полыхнула ярость; он принялся энергично растирать свой двойной подбородок. — Но главная из них — то, что он сделал, пока я сидел в каталажке. Эта история вам, конечно, известна: меня сцапали за то, что я сыграл в русскую рулетку с одним здешним землевладельцем. Как раз в Зеленом Доме это и случилось. С пьяным белым богатеем по фамилии Семинарио — мы сыграли, и он вышиб себе мозги. Хосефино воспользовался тем, что меня посадили, и заграбастал мою подружку. Он заставил ее работать на себя в Зеленом Доме. Звали ее Бонифация. Я привез ее с верховьев Мараньона[37], из Санта-Мария-де-Ньева, это там, в Амазонии. Когда она стала шлюхой, ее прозвали Дикаркой[38].

— Да, я вижу, причин для ненависти у тебя более чем достаточно, — признал капитан, качая головой. — Получается, у тебя было бурное прошлое, Литума. А никто бы и не подумал: ты теперь стал такой смирный. Кажется, ты никогда и мухи не убил. Я не могу представить тебя играющим в русскую рулетку, честно скажу. Я играл всего однажды, со своим товарищем, в ночь большой попойки. До сих пор, стоит мне об этом вспомнить, озноб пробирает до костей. А можно поинтересоваться, почему ты не убил этого Хосефино?

— Не то чтобы мне не хотелось, но во второй раз оказаться в тюряге я уж точно не собирался, — спокойно объяснил сержант. — Но вообще-то, я так ему наломал, что ему, наверное, до сих пор руку поднять больно. А дело было лет двадцать назад, не меньше, мой капитан.

— Ты уверен, что этот кот развлекался изображением паучков?

— Я не уверен, что это были именно паучки, — еще раз уточнил Литума. — Но что он все время рисовал — это точно. На салфетках, на бумажных скатертях. Это была просто мания. Скорее всего, тут нет ничего общего с тем, что мы ищем.

— Напряги мозги и постарайся вспомнить, Литума. Сосредоточься, закрой глаза, смотри назад. Такие же паучки, как в письмах, которые посылают Фелисито Янаке?

— Моя память на такое не способна, мой капитан, — признался Литума. — Я рассказал вам историю, которая случилась много лет назад, я уже говорил: лет двадцать тому, может, и больше. Не знаю, отчего она мне вспомнилась. Лучше бы нам о ней забыть.

— А ты знаешь, что было потом с этим Хосефино? — не отступался капитан Сильва. Лицо его сделалось серьезным, глаза неотступно следили за Литумой.

— Я больше его никогда не встречал и двух других непобедимых, моих двоюродных братьев, тоже. После того как меня восстановили в должности, я служил в сьерре, в сельве, в Лиме. Все Перу объездил, так сказать. А в Пьюру вернулся совсем недавно. Вот почему я вам сказал, что, скорее всего, мои воспоминания — это бредни. Повторяю: я не уверен, что это были именно паучки. Он что-то там чиркал, это определенно. Он все время рисовал, и другие непобедимые над ним смеялись.

— Если этот сутенер Хосефино сейчас жив, я бы хотел с ним познакомиться, — объявил капитан и пристукнул по столу. — Выясни это, Литума. Не знаю почему, но я учуял что-то интересное. Может быть, в зубах у нас наконец-то оказался кусок мяса, мягонький и сочный. Я чувствую это своей слюной, кровью и задницей. В таких вещах я никогда не ошибаюсь. Я уже вижу огонек в конце туннеля. Великолепно, Литума.