Скрытое во мне

Вспомнились в тот момент страхи Максима относительно разоблачения его ориентации, рассказы о несправедливости расстановки приоритетов в нашем обществе, наполненном гомофобами. Ему казалось, что неприятель может скрываться под каждым кустом, обязательно кто-нибудь из самых близких окажется противником и в один прекрасный момент, когда ты этого больше всего не ожидаешь, тебя огреют по голове битой просто потому, что посчитают тебя недостойным жить на земле.

И мне стало страшно. По-настоящему страшно, ведь я собственными руками повесил себе на лоб табличку с надписью «гей». Кроме этого там было приписано множество других определений, которыми люди с радостью награждают недостойных, по их высокому мнению. Что же скажет теперь отец, который прежде гордился сыном? Как поступит, узнав всю подноготную про него? Может ли мать обнимать меня с любовью, зная, что люблю брать в рот у мужиков?

Разбитый на осколки, раздавленный и обессиленный я выл, подобно зверю, сидя в своей темной квартире в полном одиночестве. Сам себя доводил до отчаяния рассуждениями, непрошеными мыслями, страшными фантазиями. С трудом дополз до разворошенной кровати и влез под одеяло, скуля раненым животным, не давая себе ни шанса на передышку или отпущение. Зареванный и уставший, я снова погрузился в тот тягостный сон, преследовавший меня последние дни, а проснулся уже на следующий день под приглушенные звуки чьих-то голосов.

— Ты что-нибудь понимаешь? — говорил Ростик где-то совсем близко.

— Нет, — тихо отвечала Яна. — Он что, все это время спал?

— Видимо, да.

— Все две недели? Может, скорую вызвать?

— Мне кажется, он под чем-то, — рассуждал Ростик, и я ощутил на щеке его дыхание, словно он наклонился посмотреть в мое лицо.

Намеренно не открывая глаза, я притаился и старался не шевелиться. Вместе со мной проснулось и чувство стыда с ненавистью к себе, а кроме этого мне не хотелось, чтобы друзья видели меня в подобном расхристанном состоянии.

— Что может действовать так долго?

— А если он временами снова закидывается?

— Все равно нужно скорую вызвать, — настаивала Яна. — Возможно, у него передоз?

— Подождем еще пару дней и посмотрим, давай?

— Хочешь оставить его в таком состоянии? Спятил?

— В каком таком? Говорю тебе, он обдолбан!

Они препирались еще некоторое время, а я молился, чтобы они скорее ушли и оставили меня в покое, перестали шуметь и квартира снова погрузилась в тишину. Так и случилось через какое-то время. Ростик уговорил Яну подождать и понаблюдать за мной, во мне же созрела странная решимость избавить их от этой необходимости. Право слово, зачем обременять людей настолько никчемным, как я, человеком.

Выбравшись из постели и взглянув в серую мглу за окном, я поежился и обнял себя руками. Почему-то резко похолодало в квартире: или погода изменилась, или я забыл прикрыть форточку вчера вечером. Медленно подойдя к подоконнику, выглянул на улицу и понял, что асфальт, деревья и крыши домов начало засыпать снегом. Как же это я пропустил момент начала своей любимой зимы? От этой мысли стало еще горче на душе и захотелось непременно согреться.

Пошаркав в ванную, впервые за все время своего добровольного заточения включил свет и взглянул на себя в зеркало. На меня оттуда смотрело нечесаное, грязное пугало, с потухшим равнодушным взглядом и серой кожей. Включив горячую воду, заткнул старую чугунную ванну пробкой и принялся раздеваться. Комната наполнилась паром, зеркало мгновенно запотело и спасло от возможности себя созерцать, потому что от отражения начинало тошнить.

Прежде эта квартира принадлежала моему деду и кое-где остались его старые вещи. Не знаю, зачем я сохранил их, наверное, казалось, что останется память о нем подольше. Его бритвенные принадлежности также не отправились на помойку и оставались на узкой стеклянной полке, создавая видимость того, что я живу не один. В опасном станке все еще было вставлено лезвие, оказавшееся на удивление целым, без капли ржавчины и сколов. Совершенно не осознавая своих действий, я взял станок с полки и забрался в ванную.

Погрузившись в теплую воду и откинувшись на бортик чугунной чаши, я на секунду прикрыл глаза и расслабился, наслаждаясь окутывающим жаром. Рука сама по себе отпустила тяжелую железную бритву, и та стремительно пошла ко дну, полоснув случайно обнаженное бедро. Нахмурившись, я поймал ее и поднес к глазам. В воду незамедлительно просочился едва заметный кровавый ручеек, настолько незначительный, что его можно было не заметить, если не приглядываться. Будь поток чуть более мощный, тогда и вода бы окрасилась соответственно и, возможно, даже появился какой-нибудь узор.