Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Желиховский не упоминал, что движение «кучки» молодых людей в 36 губерниях так серьезно испугало правительство, что царь был готов даровать конституцию, чтобы избежать революции снизу, однако его переубедили советники, не желавшие расставаться с властью, позволявшей им вовсю потворствовать своим капризам и порокам. Желиховский, вероятно, не понимал, что мы заложили фундамент движения, в котором примут участие огромные массы людей. Несмотря на крайне узкий кругозор образованной части русского народа, несмотря на варварское притеснение всех, пытающихся нести свет и знания в массы, было очевидно, что непосредственный контакт этих молодых людей с крестьянами и рабочими раз и навсегда создал основу для широкого революционно-социалистического движения.

Во время нашего заключения продолжался энергичный поиск новых способов и средств войти в контакт с народными массами в городе и деревне. Молодые люди рассеялись по всей России, создавая центры и отделения для связи. Целые районы мечтали о конкретных делах, и наша юная интеллигенция принимала участие во всех попытках сбросить невыносимый гнет властей. Киевский «Черный передел» не только встревожил правящие классы, но и произвел глубокое впечатление на народное сознание. Даже много лет спустя после подавления чигиринских бунтов малороссияне помнили имя Стефановича и лелеяли надежду возобновить борьбу за землю и свободу, когда вернется их вождь.[34]

Еще одна организация возникла на Урале, в самой гуще угнетенных фабричных рабочих. Участники этого заговора отбывали срок вместе с нами.

В Одессе также состоялся большой «рабочий процесс». Здесь судили 50 рабочих вместе с их вождем Заславским. Они вели революционную и террористическую деятельность, которая будоражила не только Одессу, но и Петербург.

Наши студенты из Цюриха – мужчины и женщины – работали на фабриках, и многие из них попали в тюрьму вслед за нами. Перед судом сенаторов в Петербурге предстали многочисленные независимые группы. Они были приговорены к административной ссылке либо на север России, либо в самые отдаленные уголки Сибири и к лишению гражданских прав.

Таким образом, была проделана серьезная работа, и тысячи людей усвоили урок. Как только одно поколение революционеров попадало в тюрьму, на его место тут же вставало другое. Пробудившиеся люди стремились принять участие в движении. Молодежь благоговейно следила за судьбой старших братьев и сестер, горя нетерпением разделить с ними труды и страдания.

Наши прокуроры не замечали всего этого и не желали вдаваться в суть дела. Даже умнейший среди них, Кони,[35] уже ставший вождем всех юристов, не понимал причин нашей деятельности и ее неизбежных результатов. Он даже считал Желиховского одним из своих талантливых помощников, упоминая его в своих воспоминаниях как выдающегося деятеля и указывая, что именно он написал обвинительный акт на «Процессе 193-х».

Таким образом, молодежь в семидесятые годы не оставалась безучастным зрителем. Мы, старшие, уже повидавшие неприглядные стороны нашей общественной жизни и темные дни крепостничества, гордились чистым и жертвенным рвением, с которым юные сердца стремились влиться в наши ряды.

Глава 12 Подготовка к процессу, 1876–1877 годы

Наши вожди – Ковалик, Войнаральский, Рогачев, Мышкин – долго дискутировали о том, какими мы должны предстать перед судьями и как отвечать на обвинения. Последние были настолько мелочными, что вызывали лишь отвращение. Сама попытка опровергнуть их привела бы лишь к унижениям. Мы не собирались спорить с Желиховским, но хотели выступить с осуждением правительственной политики, которая вынудила мыслящую часть населения подняться против нее на вооруженную борьбу.

Этот вопрос обсуждался во всех уголках тюрьмы. Войнаральский написал конспект речи, которую собирался произнести, изобразив в ней этапы политического и экономического развития российской жизни. Его конспект был логичным, лаконичным, сдержанным. Факты говорили сами за себя. Об истоках и истории нашего движения он сам ничего не говорил, однако включил в свою речь заявление, написанное Коваликом. Ковалик заявлял, что сам он не станет говорить в суде, так как убежден, что мы в своих протестах должны придерживаться уже обговоренной формы, то есть отказываться каким бы то ни было образом признавать над собой власть суда. Он был уверен, что нам не дадут никакой возможности сказать правду, так как после первого же слова заткнут рот. Мышкин же, со своей стороны, объявил, что не желает признавать суд, но во что бы то ни стало произнесет речь, и умолял согласиться с ним. Он говорил, что его сердце полно негодования и он не может молчать. Мы решили позволить ему выступить, при условии, что он начнет свою речь с преамбулы, написанной Коваликом.