Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

По моему мнению, речь Мышкина стала историческим событием. Россия впервые услышала живое слово правды, бесстрашно и убедительно произнесенное беспомощным узником перед лицом самодержавного правительства. Те, кто слышал эту речь, пришли в восторг. Юристы – люди передовых взглядов – единодушно заявили, что никогда не слышали ничего более восхитительного.

Находясь в крепости, все мы, кроме Андреевой, которая попала в тюрьму случайно и не принимала никакого участия в наших делах ни до заключения, ни во время него, договорились, что откажемся от участия в работе суда на том основании, что обвиняемым не позволяют свободно выступить в свою защиту и что суд в любом случае будет проводиться за закрытыми дверями и речи обвиняемых не будут опубликованы. Мы пытались уведомить о своем решении наших товарищей в Доме предварительного заключения, которые очень хотели узнать наше отношение к суду, и к своей великой радости скоро узнали по тайным каналам, что большинство наших товарищей в «предварилке» согласно с нами.

Под конец зимы сообщили, что нас будут группами вызывать в канцелярию крепости, чтобы прочесть скопившиеся сотни тысяч показаний. Свидетельств и протоколов в больших синих картонных папках набралось так много, что их привозили в крепость на телегах, как дрова. Эти документы были подобраны по географическому признаку, поэтому нас всех тоже разделили по губерниям, и лишь те из нас, кто, как Войнаральский и Ковалик, успели поработать в нескольких местах, числились сразу в нескольких группах. Число этих групп, которые в действительности составляли одну огромную всероссийскую организацию, чрезвычайно усиливало значение дела, порождая у верховных властей страх, вселяя в многочисленных мелких и крупных чиновников надежду на повышение и побуждая к политическим акциям и социалистической пропаганде тысячи молодых людей, которые до того момента искали выход своей энергии почти исключительно в попытках просвещения.

Наши визиты в канцелярию давали возможность повидаться и обменяться записками. Мы трудолюбиво начали «читать» дело группами по пять-шесть человек. Лично я не находила в этом удовольствия, поскольку видела у некоторых из товарищей, силы которых были исчерпаны страданиями, слишком много признаков нравственной неустойчивости. Смотреть на это было больно и печально. Кроме того, меня отвращало присутствие начальства, которое внимательно следило за читающими. Тем из нас, кто сохранял наибольшее безразличие, чтение доставляло удовольствие. Они ухитрялись переговариваться друг с другом безобидными жестами и обменивались записками, прикидываясь, что полностью поглощены изучением своего дела. Его читали действительно все, но очень понемногу и небрежно, поскольку во время допросов в ходе предварительного следствия уже ознакомились практически со всеми показаниями. Кроме того, мы не придавали значения суду, исход которого был предрешен. Чтение рассматривалось нами в основном как развлечение среди суровых будней тюремной жизни.

Нам обещали разрешить самим выбрать себе адвокатов. Сперва мы решили вообще от них отказаться, но вскоре стали получать от друзей на свободе намеки, что отказываться не надо, так как сами адвокаты хотят выступить против властей, но смогут сделать это, лишь защищая нас. Те же самые друзья советовали нам, кого выбрать. На наше решение повлияло и дружелюбие адвокатов, предложивших свои услуги.

У каждого адвоката оказалось по одному-два клиента, утверждавших о своей невиновности и желавших обеспечить себе реальную защиту, и ведение их дела представляло собой реальную возможность активно участвовать во всех процедурах и оказать помощь другим клиентам, даже тем, которые не желали защищаться.

Мне посоветовали обратиться к молодому и многообещающему адвокату Н. Карабчевскому. Он посещал суд в течение всеех пяти или шести месяцев, пока тот продолжался, исключительно для того, чтобы помочь мне поддерживать связь с товарищами. Карабчевский боролся за то, чтобы с нами поступили по справедливости, и исполнял свой долг с огромным терпением. Он чрезвычайно тонко и ловко вел дело Веры Павловны Рогачевой, которая жалела, что согласилась не участвовать в наших акциях протеста.

Я убеждена, что группа адвокатов, принимавшая участие в «Процессе 193-х», представляла собой квинтэссенцию благородного и гуманного понимания юриспруденции; они защищали нас, потому что осознавали всю степень жестокости и бесчестности, с которой обращались с нами. Они своими глазами видели, сколько благородных молодых людей либо погибло, либо было навсегда искалечено вследствие безжалостных амбиций бюрократов, рвавшихся к наградам К чести этих адвокатов надо сказать, что они не жалели слов, описывая действия «правосудия».