Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

— Дорогие воспитанники славной Русской армии! Сегодня у нас с вами прощальный после окончания учебы ужин, через три дня мы отсюда уедем на Родину, в Оршу. По старой доброй традиции отпразднуем день окончания боевой учебы и выпьем армейские сто граммов за наши успехи и за наше здоровье…

Я выпил рюмку противного шнапса, закусил и, побыв за столом еще несколько минут, поднялся к себе наверх. Снизу раздавались голоса, затем послышались звуки аккордеона и начались песни. Ко мне постучал наш виночерпий Василий Бойко:

— Господин обер-лейтенант, Таболин и Фролов требуют еще шнапса. Иван даже пистолет наставил, а я боюсь, что они напьются и хлопчиков могут подпоить.

— А Шимик тоже требует? — спросил я.

— Ни, Шимик уже капут, в стельку пьян.

И тут я допустил ошибку, разрешив Бойко выдать Таболину и Фролову еще по бутылке шнапса. Бойко ответил:

— Добре, слушаюсь, господин обер-лейтенант.

Из столовой раздавалась музыка и песни. Пели в основном ребята. Сначала они спели «Раскинулся лагерь бригады в смоленском лесу фронтовом». Затем начали петь «Катюшу», мотив которой любили слушать и немцы. Но меня поразили и тронули слова на мотив «Катюши», которые вдохновенно, с подъемом чеканили ребята:

Разметались головы и туши,
Дрожь колотит немца за рекой —
Это наша русская Катюша
Немчуре поет за упокой.

Расскажи, как песню заводила,

Расскажи про Катины дела,
Про того, которого лупила,
Про того, чьи кости разнесла.

Все мы любим душеньку Катюшу,

Все мы любим, как она поет,
Из врага выматывает душу,
А друзьям отвагу придает…

Слова запоминались, были созвучны моему настроению и, видимо, настроению ребят, вселяли оптимизм. И вдруг я услышал в столовой выстрелы. Бросившись вниз, я мгновенно понял, что стреляет Таболин, потому что ни у кого, кроме него, оружия не было. Ворвавшись в столовую, я увидел, как Таболин под шумный восторг ребят расстреливает висевший на стене портрет Гитлера. Облепив Таболина, они просили: «Дай мне, дай мне, я пальну в глаз!» Я скомандовал: «Прекратить стрельбу!» И, отобрав у Ивана парабеллум, спрятал его в карман. Ребята присмирели, а Таболин заплетающимся языком промолвил: «Ну вот я и отвел душу!» Хорошо, что Шимик спал, уткнувшись головой в миску с салатом, а Фролов привалился к стене и храпел. Никто из них на выстрелы не реагировал. И только братья Бойко забились в угол на корточках, крестились, повторяя: «Свят, свят, помилуй».

Я скомандовал ребятам «Отбой», снял портрет со стены и понес к себе, громко сказав:

— Я сам разберусь, а вы, Бойко, держите пока язык за зубами! Таболина отведите спать.

Мне было ясно, что Таболин, как и Фролов, перебрал лишнего и под впечатлением «Катюши» выплеснул свою ненависть к немцам. Перед сном я зашел к ребятам узнать их самочувствие и пожелать спокойной ночи. На прощание спросил:

— Вы тайну хранить умеете?

— Умеем, умеем. Мы все понимаем. Не подведем, — ответили они.

Ночью в камине я сжег портрет фюрера и стал думать, как прикрыть Таболина и замять это скандальное происшествие, пахнущее будущим гестаповским расследованием.

Утром я спросил у больного Таболина:

— Чем закончилось застолье, ты помнишь?

— Ничего не помню, — искренне ответил он. — Помню, и то смутно, как ребята пели «Катюшу», а дальше полный мрак.

— А где твой пистолет?

— Не знаю, в кармане нет, под подушкой тоже нет, буду искать.

— Не ищи, он у меня. Ты вчера из него расстрелял портрет Гитлера.

— Кошмар, ей-богу, не помню. Что же делать? Надо смываться!

— Не паникуй. Об этом знают только ребята и братья Бойко. Я им приказал молчать. А Фролов и Шимик во время стрельбы даже не проснулись. Да и Герман на кухне спал. Через два дня мы отсюда уедем. Дорогой будем думать, что делать и как прикрыть тебя.

25 августа 1943 года мы с ребятами погрузились в поезд и через трое суток без происшествий высадились на станции Орша в Белоруссии. Нас встречал Больц и офицеры штаба 203-й абверкоманды. Я, как положено, доложил:

— Особая команда «Гемфурт» в количестве 29 человек, кроме помещенного в госпиталь Гаврикова, прибыла. Все здоровы и готовы к выполнению заданий.

Больц обнял меня и поблагодарил за то, что прибыл в срок. Затем мы с ребятами сели в автобус и в сопровождении двух машин с офицерами абверкоманды выехали на аэродром, в двадцати километрах от Орши, где в одном из бараков ребят разместили, предварительно накормив сытным обедом и выдав сто граммов водки. В другом бараке поместились все офицеры и преподаватели «Буссарда». Больц кратко познакомил нас с планом и порядком ведения операции, которая назначена на 29 августа.

Утром, после завтрака, Больц приказал вывести всех ребят за барак, в лес, усадил на траву и выступил в речью.