Скрытые улики. Сборник исторических детективных рассказов

Казак сгреб жилистой ладонью три червонца, одну бумажку выбросил на середину стола и поманил пальцем девушку, стоявшую в углу у дивана.

– Ну-ка, красавица, поди сюда!

Вера подошла.

– Видишь, ты мне удачу принесла. Ну-ка! Поцелуй меня, чтобы и дальше везло!

Михаил Антонович с возмущением увидел, как девушка покорно наклонилась к бороде казака и легонько прикоснулась к ней губами. И в ту же минуту она бросила на Грюбера короткий и, как ему показалось, насмешливый взгляд.

Печенькин снова сдавал карты. Грюбер посмотрел на большие пальцы его рук, ожидая условленного сигнала, но потом вспомнил, что первые две партии они договорились проиграть. Поэтому он скидывал свои лишние карты, даже не глядя в них. Второй банк ушел Фогелю. Фогель не сказал ни слова, оставив в банке два билета.

– Ставки подняты, – произнес Лавр Петрович и подмигнул Грюберу – настала очередь первой выигрышной партии. Раздав карты, он поджал палец правой руки. Михаил Антонович вдруг сообразил, что не помнит, на какую из карт надо ставить – на верхнюю из розданных или на нижнюю. Он взял карты, раскрыл их и наугад поставил на верхнюю. Это была семерка крестей. Грюбер вдруг ощутил панику – а вдруг он перепутал? Вдруг надо было скидывать все, кроме нижней? Сейчас он запутает и себя, и Печенькина… Он посмотрел на Веру, которая снова стояла у дивана. Она взглянула в ответ и… облизнула крохотным розовым язычком верхнюю губу. «Нервничает? Наверное, Печенькин сказал ей», – лихорадочно подумал Грюбер.

Семерка крестей выпала справа.

– Ваш выигрыш, Михаил Антонович, – сказал Печенкин, широко улыбаясь. Потом он взял лафитник, стоявший у сброшенных карт и поднял его.

– С почином!

Грюбер посмотрел вокруг себя и увидел рюмку с темным ароматным кюммелем. Взяв ее, он поднес к губам и выпил разом – как водку. Горький тминный вкус обжег нёбо.

Михаил Антонович краем глаза заметил какое-то движение Фогеля. Повернувшись, он увидел, что барон прижимает платок к губам.

– Мерзкий запах, – сказал Фогель, – как будто крыса сдохла.

Грюбер посмотрел ему прямо в глаза и засмеялся.

– Нет, барон, пока не сдохла!

В этот момент он понял, что Фогель отчего-то ненавидит его. Почти той же ненавистью, которой он ненавидел всех окружающих. И этого суслика-переростка Печенькина. И этого казачину. И самого Фогеля. И даже эту девушку Веру. Он не задумываясь использует ее как гулящую девку. Безусловно, его к ней тянет. Но это даже не страсть, а плотское желание. Он не любви ее хочет, а страха. Чтобы она тряслась, обслуживая его, как рабыня господина! Уж больно дерзко она вырвалась из его руки.

Грюбер снова взглянул на Веру, но теперь яростно. Казалось, что она почувствовала это и прижалась спиной к стене.

– Давайте уж играть! – крикнул полковник, распуская ремень. – Эдак мы и до утра не кончим.

Печенькин снова раздал карты. Грюбер взял свои, развернул и вдруг понял, что плохо различает масти. Что-то с глазами… Он поднял карты выше, но тут пальцы у него разжались и карты упали на стол. Четыре лежали рубашками вниз, а перевернулась только пятая – туз пик. Грюбер уронил руки на столешницу, пытаясь удержаться на стуле. Печенькин же как ни в чем не бывало раскидывал колоду по стопкам.

– Туз пик выиграл! – объявил он и посмотрел на Грюбера. Тот часто моргал и дышал открытым ртом. На лбу у Михаила Антоновича выступили капли холодного пота.

– Михаил Антонович! – громко сказал банкомет. – Что-то вы выглядите неважно! Вам надо прилечь. Давайте-ка мы вас отведем в соседнюю комнату! Там есть кровать. Ну-ка, Верушка, помоги мне!

Он встал, обошел казака и, наклонившись, положил руку Грюбера себе на плечо. Вера сделала то же самое с левой стороны.

– Господа, – призвал Лавр Петрович, – ну, помогите же нам! Тяжело же!

Полковник поднялся со стула, подошел сзади и, обхватив Михаила Антоновича за грудь, поднял.

Так втроем они потащили Грюбера в спальню, где уложили прямо в одежде на кровать. Михаил Антонович почти не понимал, что с ним происходит. Ему казалось, что все так и надо, что вот теперь лишние уйдут, а с ним останется только Вера, и тогда… Он попытался снова схватить ее за руку, но пальцы не слушались. Вера первой вышла из комнаты. За ней – полковник. Печенькин на минуту задержался у кровати. Он стоял у изголовья, опершись на него, и смотрел на Грюбера с легкой улыбкой.

– Что… – пролепетал Михаил Антонович непослушными губами.

– Удобно ли вам, Михаил Антонович? – спросил Печенькин. – Может, подушечку подложить?

Он наклонился и слегка щелкнул Грюбера по потному лбу. Потом, вытерев палец о лацкан пиджака Михаила Антоновича, вышел, не закрыв дверь.

Михаил Антонович лежал на кровати, прямо в ботинках, уставившись в мелованный потолок с грязным желтым пятном посредине. Мысли его сделались как патока – такие же тягучие и приторные. Но где-то в глубине сознания пойманным воробьем билась тревога. Что? Что происходит? Может быть, болезнь наконец убила его?

Но пробиться сквозь патоку эта тревога уже не могла, превращалась в засахарившийся наплыв – не все ли равно?

Он не заметил, как в спальню вошли двое.