Скрытые улики. Сборник исторических детективных рассказов

– Один из мальчиков – сводный брат Иры. Их общая мать служила у Фогеля при кухне, помощницей повара. Девочку, когда она подросла, барон отдал в пансионат. А вот мальчик был не от него, поэтому он остался с матерью, которую рассчитали. Мать умерла от простуды, и ребенок остался сам по себе. Ира жалела его. Согласитесь – несправедливо, когда ты живешь пусть скромно, но в хорошем месте, а твой родной брат – в нищете, на улице… Она встречалась с ним, давала деньги, которые получала от барона, учила читать и писать. А еще двое ребят – это его друзья. Я их тоже знаю. Подмастерья у сапожника. Просто дети… Так что не было никакого изнасилования. Они могли играть, возиться на берегу – и только.

Грюбер молчал, глядя в потолок.

– И уж конечно, девочка не была мертва, когда вы прогнали мальчишек. Они побежали в Аржановку за помощью, но долго не могли найти своих старших дружков, которые бы справились с таким мужчиной, как вы. А вот когда они вернулись, девочки на берегу уже не было.

Скопин встал, заложил руки за спину и сгорбился, глядя на лицо Грюбера.

– Сначала я предположил, что вы изнасиловали и убили девочку. Убили, чтобы она на вас не донесла. Но наш полицейский врач сказал, что не нашел никаких следов полового насилия. Синяки – да, много. Но и только. Тогда я попытался понять, зачем вы убили ребенка? Что такого она сказала или сделала вам? Отчего вы… озверели? Отчего вы превратились в чудовище?

Следователь нагнулся к самому лицу молчавшего Грюбера.

– Ведь это был ребенок! – вдруг крикнул Скопин. – Ребенок! Неужели вас не остановило это? Вы же учитель, Грюбер!

Михаил Антонович скосил глаза на Скопина.

– Отодвиньтесь подальше, – сказал он устало. – У вас изо рта очень плохо пахнет. Невыносимо.

Скопин размахнулся, как будто хотел ударить лежащего по лицу, но тут казак сделал шаг вперед и перехватил его руку.

– Не надо, – сказал Мирон. – Сам подумай. Не надо.

Скопин вырвал у него руку и сунул ее в карман.

– Я долго думал о вашем мотиве, Грюбер, – сказал он. – А потом снова поговорил с вашим врачом. И еще с одним. А потом еще и с другим. Они объяснили мне. При вашей болезни наступает половое бессилие. Я уверен, что вы собирались изнасиловать девочку. Избили ее и попытались принудить к половому акту. Но сами не смогли. И это привело вас в ярость. Дело в том, что врач, делавший вскрытие, определил – жертва… девочка умерла от утопления. То есть она была еще жива, когда вы подтащили ее к реке. Это вы утопили девочку. Наверное, держали голову, пока она не захлебнулась. Так ведь?

– Я требую, чтобы меня судили, – ответил Грюбер бесцветным голосом, – вы ведь судебный следователь? Я хочу сознаться в преступлении. Пусть меня судят. Но я не хочу умирать здесь, в этой комнате! Мне все равно не долго сидеть в тюрьме, да и на каторгу я уже не попаду – болезнь убьет меня прежде. Но оставшиеся дни… Дайте мне противоядие и арестуйте, черт возьми!

Скопин слушал его, склонив голову.

– Знаете, Грюбер, – сказал он наконец. – Знаете, что я выяснил, разговаривая с врачами? Они утверждают, что ваш доктор поставил неправильный диагноз. Вы вовсе не смертельно больны. Это не третья запущенная стадия сифилиса, а только вторая, но с осложнениями. И вас еще можно вылечить. Я дам вам противоядие, а потом вы попадете в тюремную больницу. Так что каторга вам будет обеспечена.

Грюбер ответил ему не верящим взглядом.

– Это… точно?

Скопин открыл пузырек.

– Откройте рот.

Когда Михаил Антонович выполнил приказание, следователь щедро впрыснул ему на язык из пробирки. Грюбер молниеносно проглотил горькую жидкость.

– Подействует минут через десять, – сказал Скопин и снова сел на край кровати. – Кстати, у вас есть шанс не попасть на каторгу.

– Какой?

Скопин тяжело вздохнул.

– Мой главный свидетель… Веревкин, которого вы уговаривали убить вашу жену… через неделю после нашего с ним разговора его зарезали в драке. А без него… Мальчики могут рассказать только, что вы их прогнали. А больше они вас не видели.

– То есть, – с внезапным торжеством сказал Грюбер, – то есть у вас нет против меня ничего?

Скопин уныло кивнул.

– Так какого черта? – крикнул Михаил Антонович. – Какого черта, Скопин? Я немедленно ухожу! И только посмейте меня задержать! У вас на меня ничего нет! Вы поняли? Я еще напишу жалобу прокурору, что вы хотели меня отравить, пытали меня, унизили мое достоинство! Вы еще у меня попляшете!

– Да, кстати, – вдруг сказал Скопин и полез в карман. Он там некоторое время шарил, а потом вынул еще один пузырек. – Я, кажется, ошибся! Мирон! Вот же противоядие! Вот и наклейка на пробке!

Он повернулся к похолодевшему Грюберу.

– А чем же я вас тогда сейчас напоил?

– Чем? – проблеял Михаил Антонович.

– Неужели ядом? – удивился Скопин. – Какая незадача!

Он встал и повернулся к Мирону.

– Принеси пальто этого господина.

Казак вышел.

Михаил Антонович с ужасом чувствовал, как у него снова отнимаются ноги, как холодеют руки и опять накатывает паточная слабость в голове. Как потолок становится мутным и серым.

– Как вы… – Дальше он не мог произнести ни слова.