Скучаю по тебе

Джелатерии на Виа-дей-Нери, конечно, уже нет. Мы несколько раз прошли тот отрезок улицы, где была лавка мороженщика. Я не столько огорчен отсутствием мороженого, сколько тем, что исчезло связующее звено между нами. Но по пути к Санта-Кроче мы вдруг замечаем очередь на улице. Джелатерия на Виа-дей-Нери переехала и стала гораздо больше.

Тесс выбирает рожок с тремя вкусами – «малина», «дыня» и «манго». После некоторых раздумий я беру «чернику», «мандарин» и «маракуйю». Вкус яркий и сладкий, словно уловили самую суть фруктов и ягод. Нигде больше я не пробовал такого вкусного сорбета. Мы не так близко знакомы, чтобы предложить друг другу попробовать мороженое из своего стаканчика, поэтому какое-то время идем и смакуем каждый свое. Вдруг Тесс останавливается:

– Мы забыли правило двух вкусов!

– Какое еще правило?

– Если ты берешь три вкуса, то по-настоящему чувствуешь только два из них, так что мы с Долл вывели правило: лучше съесть три рожка по два вкуса, чем два рожка по три.

Она права. Мои первые впечатления от mirtillo были такими яркими, словно я съел ложку черничного пюре, а теперь я почти не чувствую разницы между «мандарином» и «маракуйей».

– Давай так: сейчас доедим это, потом попьем воды, чтобы освежить рецепторы, и пойдем за правильной порцией.

– Вот это по-нашему! Ты мне нравишься! – смеется она.

Правда? Ты серьезно? Ты чувствуешь то же, что и я? У меня от восторга то и дело мурашки бегут по коже, адреналин бьет в кровь, и я весь на нервах, и в то же время голова будто кружится от счастья.

– Я так и не попала в Уффици, – говорит Тесс, когда мы проходим мимо входа в галерею. – Была огромная очередь, а моя подруга не настолько любит искусство.

Я взглянул на часы.

– У нас есть время посмотреть одну картину.

– «Весну» Боттичелли?

Я указываю на вход:

– И никакой очереди.

Кассы закрываются. Я сую в руки ошалевшему контролеру две двадцатиевровые купюры, и мы бежим наверх, в тот зал, где, как я помню, висят полотна Боттичелли.

– Господи, какие потолки! – восхищается Тесс, пока мы пробегаем по коридору. – Никто даже не упоминает, что здесь еще и такие потолки!

Мы прибегаем в зал, где висят две из тех картин, которые знает весь мир. И в зале – печальный смотритель, он явно надеялся, что его рабочий день на сегодня уже закончился.

– В этой картине столько всего происходит, что можно смотреть на нее весь день и продолжать замечать новые детали, – говорит Тесс, приближаясь к «Весне», насколько это возможно.

– Здесь изображены пятьсот видов растений и больше ста видов цветов, – вспомнил я.

– Ты их сосчитал?

– Нет, я это прочитал, – смеюсь я.

– Она такая огромная! – говорит Тесс. – Я и не представляла, что она такая огромная! У меня есть постер, но он всего метр в ширину. Цвета отличаются от других картин, да? Столько зеленого. Кажется, что эта картина религиозная и языческая одновременно, правда? Если подумать, что Венера – это Богоматерь, а все эти боги – святые… Ох, я бы могла эту картину месяц рассматривать. О, смотри, что это?

Она идет к «Рождению Венеры», что на соседней стене, привлеченная маленьким барельефом перед картиной.

– Это, наверное, для слепых, чтобы они тоже могли «увидеть» картину, – замечает она. – Как метод Брайля, только для картины. Здорово, да?

Мы по очереди закрываем глаза и проводим рукой по барельефу.

– Как ты думаешь, когда слепой проводит рукой по картине, его мозг рисует изображение так же, как мы видим изображение во сне, с закрытыми глазами?

С ее комментариями я все вижу словно впервые.

– Как думаешь, можно ли вообще понять, что значит быть кем-то другим? – Она задает вопросы, из которых большинство наших ровесников уже «выросло», их это не интересует.

Смотритель в очередной раз многозначительно покашливает.

– Думаю, можно с уверенностью сказать, что он хочет уйти домой, – шепчу я.

Мы покидаем зал и идем по пустынной галерее к окнам с видом на реку.

– Наверное, это и делают писатели, – продолжает Тесс свою тему. – Пытаются влезть в чужую шкуру…

– И художники-портретисты тоже, – говорю я.

– Ты знал, что здесь есть проход над Понте-Веккьо и в нем висят портреты художников? – Тесс показывает в сторону моста. – Называется «Коридор Вазари». Прочитала о нем в интернете.

Она показывает на ряд окон, идущих сверху магазинов, которых я раньше никогда не замечал.

– Этот проход ведет к дворцу Питти, и сделали его для того, чтобы правители Флоренции и их жены могли переходить в другой дворец, не спускаясь к народу.

– А посетителей туда пускают?

– Думаю, для этого надо записываться заранее, за несколько месяцев, – говорит она.

– Я бы записался.

– И я!

Думает ли она о том же, что и я? Мне кажется, то, что происходит между нами, – это нечто большее, не просто случайная встреча.

Во дворике у колоннады уличные художники рисуют портреты для туристов.

– Никогда не хотелось? – спрашиваю я Тесс, когда мы на секунду останавливаемся посмотреть.

– Ни за что! Когда я смотрюсь в зеркало, то я себе нравлюсь, но на фотографиях получаюсь ужасно, а камера не врет, правда? С портретом все будет еще хуже.