Скульптор и Скульптура

Бертран тем временем развивал свою мысль: «Но война бывает не всегда, да и только войной не проживёшь, с каждым годом рука становится слабее, а меч тяжелее. Поэтому я играю на виоле. Она мне досталась от деда. Дед тоже делил своё время и свободу между войной — и музыкой. Благодаря умению играть и воевать я принят всюду. Мне платят и за войну, и за игру, и это свобода. И именно это право — быть разными мы и защищаем».

— Хорошо, — сказал Великий князь и задал ещё вопрос, — а как вы видите нас из своих свободных стран?

Бертран задумался, он ещё не был в России, но многое слышал о её дорогах и дураках. Бертран начал осторожно, не касаясь её основных дураков — мужчин: «У вас красивые женщины. Наверное, даже Великая княжна, как и моя Королева, могла бы захотеть послушать мою музыку с обещанием заплатить мне за игру. Но моя Королева заплатила бы мне в любом случае, а ваша Великая княжна, если музыка ей не понравилась, прикажет меня выпороть и выгнать. А это не свобода. Это нарушение принципов договора и контракта. Это есть анархия, бардак, беспредел и глупость.

— Всё так, — расхохотался князь, — всё так, наши бабы дуры. Француз ему нравился, и он решил высказать своё мнение о свободе: «У нас, как и у вас: товар — деньги — товар, но самым ходовым товаром является холуйство и власть, как основные услуги, культивирующиеся на Руси. Услуги эти даже в народе более почитаемы, чем воровство и пьянство, ибо холуи охочи до чужого добра и власти, и поэтому мы разобьём сегодня ваше войско, как и раньше.

— Победа на поле брани — это ещё не победа, — остановил тираду Великого князя Бертран».

Сергей перестал писать. То, что он написал, он отчётливо видел и понял во сне. А оставшуюся, неизвестную часть нового времени, ему ещё предстояло увидеть. Эта игра с Богом не прекращается никогда. Это и называется бессмертием.

Из всех своих армейских друзей Сергей продолжал поддерживать дружеские отношения только с теми, кто служил в армейской разведке. Перестройка их тоже не пощадила. Многие остались без государственных дел, но они были обучены вести игру, и теперь играли во все игры сразу. Переход специалистов из военной разведки на вольные хлеба стал для страны ящиком Пандоры. Пока им ставились задачи, им было некогда думать над тем, где и для чего они живут. Но задачи ставить перестали, появилось время для сравнений.

Многие из них уехали за границу. Уехали не потому, что обиделись, а исключительно с целью элементарно выжить, заработать, а если удастся, то и высказаться, в том числе, и по поводу «строя и своего места в нём». Они всю жизнь боролись с многообразием идей, мыслей, общественных форм, приводя их к единому знаменателю, и проиграли. Многообразие оказалось сильнее всего их монолита. Но их учили не сдаваться, учили всегда двигаться и находить решение. Они не могли остановиться. Вся окружавшая их новая и ещё не совсем понятная жизнь требовала от них работы над ошибками.

Сергей, хоть и служил всегда в другом ведомстве и не имел к официальной разведке никакого отношения, был разведчиком по жизни. По какой именно жизни, он не знал, но когда–то приобретённые знания помогали ему входить в любую структуру, узнавать любую информацию и добиваться любой цели. Была только одна особенность — достижение созидающей цели его здоровье укрепляло, если же он во имя какой–то ему самому кажущейся благой цели кому–то вредил, его здоровье разрушалось. И так было всё время, сколько он себя помнил.

Сергей постоянно проверял свои сны на предмет их восприятия его друзьями, в большинстве своём имевшими первым образованием истфак, филфак или литфак университета и прекрасно знавшим цену слову и историческому поиску.

Такие дружеские посиделки походили на штабные учения, где все и всё раскладывалось по полочкам и рассматривались самые немыслимые версии. Цель была победить, а чтобы побеждать, надо знать, причём лучше знать всё.

И в этот раз Сергей рассказал своим друзьям свой сон, и он послужил началом длительной дискуссии. Сергей опять писал: «Твой сон не новость. Жаль только, что рабов из себя всё время пытаются выдавливать только русские классики и, пожалуй, всё. Горький, Чехов, Островский, Толстой и многие другие призывали народы России выдавливать из себя рабов, ну хотя бы по капле в день. Философы были ещё более категоричны в терминах, относя многие проявления характера народов, населяющих Россию, к обыкновенному холуйству.

Возможно, что тайный смысл вождей, придумавших лозунг «За Веру, Царя и Отечество», первоначально звучал как «Религия, холуи, чиновничество». Холуй, зажатый с одной стороны попами, с другой чиновниками, просто не может вспомнить того, что он человек.