Скульптор и Скульптура

Супруга и дети министра смотрели мультфильм с утра до вечера. За ужином супруга давала главе семьи правильные советы, тем более, что для её мужа это Внутреннее дело было абсолютно новым. Когда министр, благодаря жене, детям, мультфильму и Пуделю, а последнему надо было грехи замаливать, наконец–то стал чуть–чуть соображать, а для земного министра и чуть–чуть — это ого–го, Пудель подключился к одному из телефонов министра и голосом его тайного советника, а таковой есть у каждого министра, начал «сливать» ему интереснейшую информацию о днях минувших.

Пудель голосом советника постоянно намекал на то, что для кого–то эти минувшие дни минули, кто — то в этих минувших днях застрял, а кто–то до них ещё и не скоро доберётся, но ему, министру, было бы лучше побыстрее перемахнуть через них.

Пудель был готов подталкивать министра, так как тот задерживал его продвижение по эволюционной лестнице, и ему было не очень весело оттого, что его эволюция зависит от кого — то на Земле, во внутреннем министерстве, но куда деваться. Собственно он отрабатывал то, что натворил ранее всё там же на Земле. Но и Пудель всего не ведал, и под своими тайными советами имел в виду только новый свежий юмор по аналогии, так как у него тоже был ПЛАН.

Отсутствие юмора у министра проявлялось во всём, так на всех его телефонах вместо привычного герба с серпом и молотом был герб — Орёл о двух головах. По одному из таких телефонов Пудель и вещал:

«В феврале 1908 г. на очередном заседании российского парламента — Государственной думы третьего созыва — разразился один из тех многочисленных скандалов, которые были так характерны для деятельности этого учреждения: группа левых депутатов внесла запрос председателю совета министров «по поводу незакономерных действий виленского охранного отделения». Речь шла о провокации: сотрудники охранки переправляли из–за границы и распространяли среди местных революционных организаций оружие и нелегальную литературу…

На защиту охранки дружно выступили «правые и центр»…; в большинстве своём они пытались оспорить главный тезис своих противников, настаивая на исключительности фактов провокации. Тем замечательней была речь Н. Маркова — пожалуй, самого яркого лидера правых: со свойственной ему циничной откровенностью он, по сути, признал справедливость слов Маклакова о провокации как «профессиональном преступлении» и выразил этой преступной деятельности полное своё одобрение… «Невозможно заниматься сыском и вообще делами подобной категории и не пачкаться. Можно говорить: «Или прекратите сыск, уничтожьте всякую тайную полицию, или же примиритесь с этим». Охранка прибегает к подобным средствам вполне оправдано, ибо на извилистой тропе провокаций легче обойти революционеров, легче добиться решающего успеха в борьбе с ними, — вот основная мысль Маркова, встреченная на правых скамьях Думы бурными аплодисментами…». [3]

Как и ожидал Пудель, после общения с ним единственным решением, которое может принять министр без юмора, это сделать из каждой политической партии отдел своего Внутреннего министерства. Словом, упорядочить процесс, при котором одни отделы выращивают политбойцов — пламенных революционеров, а другие отделы их ловят и сажают, или, по последней моде, отстреливают. Для этих целей при министре вертелся прыткий и столь же «пламенный» революционер из самой революционной национальности.

Вроде, в данной ситуации юмора нет, но это только потому, дорогие читатели, что вы не всё знаете о том, что происходило на острове, как, впрочем, и я.

И вообще, не надо забывать об обратной связи, а то нам, землянам, вечно хочется: всё нам, нам, нам одним. Конец приходит такой халяве, трэба делиться.

Глава тридцать восьмая Зарождение демократии на острове

А на острове, пока Пудель глазел в увеличилку, продолжали рыть землю и искать демократию или диктатуру, как повезёт. И вот по прошествии времени члены экспедиции сидели на кургане, всё больше и больше напоминающем кратер, и с тоской глядели вдаль, ожидая корабль, который бы их увёз с этого перерытого и пустого острова.

Больше всех ныл еврей, он жалобно приговаривал, что во время отъезда в стране опыта была неопределённость с властью, и что в любом случае: демократия или диктатура, смены не будет, и их отсюда никогда уже не заберут. И тогда прощай родня и в Израиле и во внутреннем министерстве страны опыта, а жизнь только налаживаться начала. Когда нытьё еврея становилось невыносимым, к нему приближался радист — араб и прикладывал к его уху наушник, из которого доносились разные шумы из страны опыта.

Шумы были вполне прежними: кое–где кое — что упало, утонуло, кто–то где–то пропал, был убит или наоборот нашёлся, многих просто сдуло ветром и унесло водой. Но успокаивали еврея не сами события, а достаточно картавая речь дикторов, из которой он делал заключение, что рыжий эталон всё ещё рулит этой страной, но он кожей чувствовал, что гидравлический усилитель руля уже «спёрли».