Скульптор и Скульптура

Первым обстановку на острове оценил рыжий член старого правительственного состава. Он глянул вниз, на лазурное побережье, и увидел знакомые морды, многих из которых лично вычёркивал из списка экспедиции за сокровищами. Эти морды, увидев рыжего, стали целится в него. Но они его не испугали. Он рванул на груди рубаху и показал миру череп, две перекрещивающиеся кости и лозунг «Не влезай, убьёт».

Попка радовался больше всех, он вилял хвостом, пропуская пули. Рыжий отбивался от пуль лопатой. Пират для того, чтобы всё было по–настоящему, вооружил и ватагу, всплывшую из ямы. И, наконец, когда все были заняты, он снова мог вернуться к любимому занятию: пить ром с русским.

Они пили ром и обсуждали наступившие тяжёлые времена переходного периода. Иван болел за своих археологов и могилокопателей и надеялся, что в равной борьбе не останется ни одного члена правительства. Попка летал над ватагами и орал: «Свободу попугаю». Пират был тренером и судьёй одновременно.

Пока ватаги были заняты, и звуки канонады услаждали слух попугая, Пират с Иваном вели непринуждённый и откровенный разговор:

— Эх, Ваня, ты посмотри, что творят твои земляки, — взывал к вниманию Ивана Пират.

— Мои земляки в такую слякоть в деревне на печи спины греют, — возражал Иван.

— А это кто такие, по твоему? — спрашивал Пират.

— У нас это традиционно называют «погань», — отвечал Иван, как на уроке.

— Погань, погань, — задумчиво повторил Пират, и был услышан попугаем, который тут же «сменил пластинку» и раскричался: «Поганцы, Поганцы, Диктаткрат, Диктаткрат».

Пират шуганул попугая и сказал: «Интересная у тебя страна, Иван, почти все одинаковые внешне, а внутри чего только нет. Флибустьеры хреновы».

— Да, умом не понять. Воры болеют за страну всем сердцем и душой, землицу защищают, а государевы слуги готовы всё распродать. И ведь понимают, поганцы, что делают, но остановиться не могут, — разоткровенничался Иван.

У обеих ватаг закончились порох и пули. Попугай, видя, что народу более ничего не грозит, кроме мировой ничьей, сел Пирату на плечо и начал картавить в ухо: «Давай поцелуемся».

Распогодилось. Ярко засияло солнце. В его лучах стоял Скульптор.

Попка при виде скульптора затих. Скульптор улыбнулся ему и, осмотрев остров, нахмурился. Он сказал Пирату: «Рад, что ты был безучастен». Затем он оглядел обе разношёрстные ватаги. В обоих уцелело примерно одинаковое количество «бойцов». В одной ватаге остались археологи и могилокопатели, которые в основном прятались, так как делить им было нечего и не с кем, в другой экипаж крейсера и с десяток мелких членов правительства, которых взяли на крейсер бегать за пивом, мало ли чего. Этим тоже ничего не светило при дележе. Но теперь, когда никого из «верхних» не осталось, глаза у оставшихся горели «здоровым недобром». В яме ещё булькала вода, и археологи знали, что они оставили на дне. А экипаж с крейсера помнил, зачем плыл на остров.

Скульптор, видя, какой бардак они развели на острове, призвал к себе Диктаткрата.

Диктаткрат был точной копией Демонкрата, только без юмора. Диктаткрат властно посмотрел на Пирата и на попугая. Попугай шмыгнул в карман морского плаща Пирата и затих. Скульптор и Диктаткрат обошли остров. Диктаткрат всё время кивал, и лицо его было торжественно и серьёзно.

Глава сорок третья Внутреннее министерство страны опыта (сыскной отдел)

На острове доигрались в демократию. Но это на острове, а в стране опыта жизнь шла своим путём или чередом, или порядком. По огромному кабинету, обставленному мебелью трёх веков: огромный стол и стулья, наследство царской охранки, сразу нагоняли тоску на посетителей; не менее огромные книжные шкафы с литературой классиков марксизма — ленинизма и трудами классиков Внутреннего министерства, наследства многих веков, лишали посетителя последней надежды. Из XXI века в кабинете пока не было ничего, но именно этот факт «добивал» любого посетителя. В голову посетителю лезли скверные мысли: «А как ещё всё тут сложится, век–то только зачинается».

Третье столетие не менялась и ковровая дорожка, что придавало ещё большую серьёзность как кабинету, так и его посетителям. Обыкновенные топтуны здесь были большой редкостью, вернее их тут не было никогда.

По этой самой дорожке, на удивление легко ступая, ходил начальник сыска. У него было прекрасное настроение, и если бы не атмосфера кабинета, то с ним сразу же хотелось познакомиться. Как его зовут? Не знаю. Врать не буду, но в прошлом его звали Георгий Порфирьевич Судейкин.

Из века в век он сохранял чувство юмора и оставался отцом виртуозов–провокаторов. Виртуозом, а виртуоз, он в любом деле виртуоз.

Надо заметить, Судейкин (в прошлом) играл и за белых, и за чёрных. В небесных книгах накопленный им опыт, красочно оформленный и переплётённый какими — то сияющими волокнами, до сих пор занимал место ровно по центру. Он показывал начало игры, эту тайну тайн, и если бы не последующие события, то его труд был бы приближен к Свету. Итак, что же сделал Георгий Порфирьевич в конце XIX века?