Скульптор и скульптуры

Надеждин, вдруг, ни с того – ни с сего вспомнил о России. Вспомнил о том, что там осталась и дожидается его почти чистая тетрадь. Он забыл её взять с собой.

Надеждин до слёз в глазах начал сожалеть о том, что не может постучать своей тетрадью об этот камень или наоборот огреть камнем тетрадь.

Смотритель, наблюдая за переменами происходящими в Надеждине, сказал: «И это сбудется. Важны вдохи и выдохи. Не видя предмета не думай о нём, не загромождай пространство своими мыслями, а увидев предмет, старайся его улучшить. Вот и всё что надо знать».

Надеждин успокоился, хотя тени сомнений продолжали терзать его. Он никак не мог взять в толк слова Смотрителя о том, что всё сбудется. Как такое может случиться, думал Надеждин, если камень здесь, а тетрадь – там. Как же они соединятся.

Но этого не знал никто, кроме самого камня и тетради, да ещё тех, кто над ними. У них были свои жизни.

Глава 32

Не ругайтесь. Такое дело!
Не торговец я на слова.
Запрокинулась и отяжелела
Золотая моя голова.

Нет любви ни к деревне, ни к городу.

Как же смог я её донести?
Брошу всё. Отпущу себе бороду
И бродягой пойду по Руси.

Позабуду поэмы и книги,

Перекину за плечи суму,
Оттого, что в полях забулдыге
Ветер больше поёт, чем кому.

Провоняю я редькой и луком

И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всём дурака валять.

И не нужно мне лучшей удачи,

Лишь забыться и слушать пургу,
Оттого, что без этих чудачеств
Я прожить на земле не могу.

На пути паломничества, где-то высоко в горах, Надеждина ждала небольшая христианская деревушка Маалюля. Смотритель одобрил устремления Надеждина. Он подарил ему чалму, халат и благословил в горный поход.

Смотритель был так щедр далеко не со всеми. За прошедшую ночь, за долгий разговор Смотритель убедился, что Надеждин тоже хранит какую-то тайну, а может быть он и сам – тайна, а раз так, значит и он – истинный Смотритель.

Если бы Надеждин знал мысли Смотрителя, он бы рыдал над тем значением, которое тот вкладывал в слово «смотритель». На родине Надеждина в чести и почёте были не смотрители, а смотрящие. На родине Надеждина смыслы были другие.

А здесь, в Сирии, Надеждина и Смотрителя объединяла не привязанность к материальному миру, неприхотливость в еде. Им обоим были не нужны даже курсы повышения квалификации. Они всему учились у природы. Они всё, что им было необходимо, находили в природе-матушке. О том, кем они были, природа осмотрительно умалчивала. Но я молчать не буду. Они были людьми.

Надеждин пошёл в горы. Пошёл один, как и подобает настоящему паломнику – герою. Карабкаясь всё выше и выше по каменистым тропам, он шаг за шагом чувствовал, что восхождение в горы – это даже труднее, чем подъём по карьерной лестнице. По карьерной лестнице тебя двигают, двигают по карьерному аппарату, а тут ты всё должен сделать сам. Шаг, ещё шаг и так пока не дойдёшь. В пути ему помогала русская частушка:

Жили-были дед да баба
На девятом этаже,
Так как лифт работал плохо
Они померли уже.

Эта простая частушка о родной, бестолковой жизни, была сродни мёртвой воде. Надеждин шёл и клял себя за то, что опять перебрал арака – этой вкусной сирийской водки, что опять не выспался, не умылся, не побрился и в таком виде еле-еле тащится в святые места.

Но была с Надеждиным и живая вода. Совсем задохнувшись и выбившись из сил, он останавливался, опирался на большую сучковатую палку, подобранную им на тропе, смотрел на вершины гор и с придыханием шептал:

Лучше гор могут быть только горы
На которых ещё не бывал…

Это были живительные мысли. Он упрямо карабкался вверх. В его голову шли мысли о русских лесах и равнинах с их многочисленными кровососущими насекомыми. В горах ни комаров, ни мошек не было. Никто и ничто не донимало путника, кроме нудного и монотонного крутого подъёма, да жаркого солнца. Он думал о том, что всё и везде не может быть хорошо, если равнина, значит и навоз, значит и мухи или холод Антарктики с Арктикой. Всё в мире уравновешено, чтобы человеку не было… На излёте этой мудрой мысли Надеждин перестал думать совсем, от напряжения и усталости он впал в транс, как спортсмен – марафонец, для которого впереди – даль, а позади – пыль, но добежать надо. Но даже без всяких мыслей Надеждин продолжал карабкаться вверх.