Скульптор и скульптуры

Солнце стояло в зените. После храма он очутился в жуткой духоте. Ум быстро «скис». Он сел на землю под стеной монастыря и задремал. Ему снились монашки в душе, и среди них он увидел Музу. Она говорила ему: «Поехали домой. Здесь и без нас хорошо. Поехали домой. Дома тебе надо повернуться лицом к Богу и Божьей Матери. Дома. С дома и с себя начинается любовь к ближнему. И к себе…».

Надеждин очнулся, и его охватило сильно разрекламированное, но мало кому известное чувство. Его охватила ностальгия.

Он засобирался домой. Он стал искать глазами транспорт, чтобы быстрее домчаться до аэропорта. Но из всех видов транспорта возле монастыря стояли только ослики. Рядом с ними дремал старики в таком же наряде, состоящем из халата и чалмы, что и на самом Надеждине. Он подошёл к старику и показал рукой на осликов. Старик достал из кармана пачку «маршрутных листов» на всех языках мира. Надеждин нашёл «инструкцию» на русском языке. Из пространного описания так выходило, что ослики знают только один маршрут: от монастыря до восточного базара в низ, и от восточного базара до монастыря вверх, и что на этом пути, погонщик им абсолютно не нужен. Для того, чтобы ослик зашагал по горным тропам ему нужна лишь поклажа на спине, а дорогу он и сам знает.

Надеждин водрузился на самого большого ослика, ростом с хорошую, рослую лошадку – зебру. И ослик тронулся в путь. Ослик вёз Надеждина каким-то длинным и тесным ущельем. Надеждин высоко задирал голову опасаясь падения камней, но потом успокоился и задремал.

Ослик встал как вкопанный возле лавки торгующей молоком и сыром. Слезая с ослика Надеждин приписывал и старику и ослику чудеса мудрости и прозорливости. Во-первых, он был голоден, а во-вторых, быть на Востоке, и не побывать на восточном базаре… Он даже испугался мысли о том, что базар мог пройти мимо него. Что бы он тогда рассказывал своим друзьям и подругам. Чтобы он рассказал Сергею Сергееву, поднимая в гараже свой творческий «айкью». Без «базара» Сергееву рассказывать было абсолютно нечего.

Надеждин вспомнил, как провожая его в Сирию, Сергеев скандировал за барной стойкой аэровокзала, смущая продавщицу, напутственный стих:

Мелькаю новости бегущею строкою,
Отдавая дань летучим дням:
«Где-то на Урале, был построен
Памятник забытым деревням».

А каков на вид? Молчит вещанье.

Но уже пронзил сознанье ток:
Памятник? Так, стало быть прощанье?
Памятник – лишь памяти урок…

Сергеев страдает оттого, что историю России загнали в резервации и законсервировали в ветхих памятниках. А о том, что историю можно сохранять, живя в ней, сохраняя лишь вечные ценности, и традиции россияне даже не догадывается. Им бы всем, тоже, надо совершить паломничество из Петербурга в Москву, а затем и в Сирию.

Надеждин до своего паломничества тоже не догадывался. Он тоже пытался верить в то, что своими лозунгами о «краеведении и туризме» чиновничество пытается восстановить историю страны, но с высоты гор, стало видно, что оно пытается лишь на ней заработать. Попы тоже придумали крутой идеологический «наворот» на свои стройки капитализма. Мы, мол, создаём сеть духовно-нравственных учреждений для стариков и детей, отличных от домов культуры, домов пионеров и прочей прежней «напасти».

Сергееву о том, что он увидел в Сирии рассказывать нельзя. Затоскует, запьёт и совсем свихнётся на поэтических строках. Базар другое дело. Это он оценит. Это ему понятно. Об этом можно.

Надеждин шёл по базару. Но и тут он не переставал удивляться. Вокруг торговали тем, что в России называли народными и художественными промыслами. Торговали тем, что в России неизменно «спасали», требовали денег на «спасение», под что писались огромные федеральные программы во главе которых ставили «больших» людей в чине министров и губернаторов. А здесь, всем этим торговали, и только. Прямо в лавках дети что-то мастерили, шлифовали, полировали, выдували. Это была не показуха для разграбления бюджетных средств, а сама жизнь, её воспитывающая и дающая образование детям жизнь.

Надеждин ходил по Восточному базару и удивлялся тому, что не видит попрошаек, нищих, воров. Всё было удивительно спокойно.

Видимо, думал Надеждин, в этой стране живут учителя, дающие правильные знания.

Надеждин от этой безмятежной картины стал донимать вопрос: «А что должен сделать он, Надеждин, чтобы и у него дома было также. Почему в его стране, огромный церковный, вроде бы, духовный аппарат, вверг страну в хаос революции 1917 года, а затем такой же огромный коммунистический – атеистический аппарат, вновь вверг страну в хаос перестройки 1985 года»?