Скульптор и скульптуры

Но недавно помирились
С русским мужиком.
Долго злились, долго бились
В пуще мы тайком.

Чую, выйдет лохманида –

Не ужиться вам,
Но уж чорная планида
Машет по горам».

Громовень подняли волки –

«Мы ль тусовики!
Когти остры, зубы колки –
Разорвём в кдлоки»!

Среди леса, среди творческих людей проявлялось всё величие Бога. Господь даёт человечеству возможность познавать многие грани необъятной Вселенной, в том числе и естественный отбор, причём с самого низа. Вот толкая друг друга за место под «солнцем» давятся вирусы и микробы, саранча и тля. Этого «добра» так много, что они ни сами друг друга раздавить не могут, ни другие с ними справиться. А вот два лося сходятся в лобовой атаке из-за красавицы лосихи. Шибанут друг друга рогами – сразу полегчает. И кого рога крепче, тот лосихе и милей, тот её и «танцует». У кого слабее – иди тренируйся до следующего раза. Природа – матушка мудрая. Всех держит в тонусе, но и надежды никого не лишает. Только люди, как-то незаметно выпали из её ласковых, нежных и радостных объятий. Люди пошли своим путём. Они отобрали у природы все права и отдали их службам социального обеспечения и даже служителям культа. Рядом с этими человеческими порождениями, вирусы, микробы, саранча и тля просто отдыхают.

Глубокие размышления Надеждина были прерваны какими-то двумя полупьяными субъектами, пришедшими точно так же, как мошкара слетается на свет, видимо из ближайшей деревни. На их лицах были видны следы мучительной борьбы с алкоголем. Они без всяких татуировок имели на своих лицах массу отметок и рисунков синего, красного и прочих цветов. Попав на праздник жизни, где сильные мужские руки одинаково хорошо владеют и гитарами и топорами, а женщины ходят почти нагишом, но ими только любуются, деревенские мужички явно затосковали и затаились в «здоровом недобре». Но у костра любили всех. Налили и им. Эта простота, с которой деревенских мужиков встретили, простота с которой налили им водки, опять ввергла Надеждина в раздумья. В молодости, бывая в походах и трудовых студенческих лагерях, ему довольно часто приходилось конфликтовать с местным населением, по одному возможному варианту – мордобою. Хотя, спроси его «Что делили?», то ни тогда, ни сейчас он бы не вспомнил. Просто сталкивались две культуры. Одна от земли, от природы. Этой почвенной культуре надо было прорастать, как семени из земли, ей было всё в диковину и всё непонятно. Пусть она была и на «голубом глазу» от вечной российской грязи деревенской жизни и такой же вечной российской безнадёги, но она верила, что всё должно перемениться к лучшему. Она искала, как это может быть. Как может произойти это изменение к лучшему. Ведь семя тянется из Земли к Солнцу. Значит и надежда есть. Но семя всё время было «заражено» и ни черта хорошего не выходило, не прорастало.

Другая культура, к которой принадлежал Надеждин – была культура, замурованная в асфальт. Из этой культуры, сквозь асфальт, крайне редко и с большим трудом что-то пробивалось на поверхность. А если и пробивалось, то асфальтоукладчик и каток всегда были наготове. В культуре Надеждина расти было уже некуда. Там получали знания, но они были очень далеки от деревенской мудрости. В этой асимметрии, позиция Академика Лысенко и его сопротивление генетику Вавилову приобретали совсем иной смысл. Во времена Надеждина, уже, весь мир был против генетических семян и их производных.

Поэтому и врезались эти культуры друг в друга. Мягкая, податливая земля в твёрдый асфальт, и появлялись синяки под глазами, шла носом кровь. Всё было. Обе культуры не видели пограничного стыка. Обе стороны ничего не связывало, а «закатанные в асфальт» ещё и ничему не верили. Они видели в крестьянах только грязные натруженные руки и часто серые, пропитые лица, ничего общего не имеющими с таким понятием, как «кровь с молоком». Для горожан – это были существа, при виде которых надо было сразу креститься и твердить: «Боже упаси от такой доли». А оказывается, нужно то было, всего лишь поздороваться и выпить за знакомство. И всё. Так просто и так сложно, что невозможно додуматься.