Впоследствии идеи В. Дэвиса подверглись серьезной критике, но их рациональное зерно сохраняется и доныне. Мы и теперь говорим о молодом, зрелом, дряхлом рельефе, учитывая и стадию (характер) его развития, и интенсивность (энергию) протекающих процессов расчленения местности и на глубину, в речных долинах, и в ширину — в сторону водоразделов. Самое же главное мы учитываем морфологию, внешний облик рельефа, по которому с успехом можем судить и о направлении его естественного развития, т. е. при невмешательстве человека в ближайшем геологическом будущем на многие тысячи лет. И теперь становится ясно, что «морфологический возраст рельефа» не есть просто возраст в обычном понимании и изящество аналогии исторических ступеней рельефа с разными стадиями в жизни человека никоим образом не говорит о их тождестве, о полной аналогии. Например, возраст Урала как горной страны мы с полным основанием (но памятуя об условности термина) можем назвать зрелым, рельеф Памира или Главного Кавказского хребта — молодым или юным, рельеф северного Казахстана или юго-восточного Забайкалья — старым.
Здесь мы ясно видим, как формы рельефа одним своим внешним видом поясняют нам некоторые важные стороны своей «биографии».
Говоря об историчности, о «возрасте» рельефа в приведенном условном смысле, нельзя не сказать и о том, что формы рельефа, будучи теснейшим образом связанными одни с другими и переходя одни в другие в пространстве, в определенных случаях имеют прямую связь и во времени, образуясь одновременно, последовательно, с заметными перерывами и без таковых. Существование особой временной связи между ними логически можно было бы предполагать заранее, исходя из той простой истины, на которую уже указывалось, что формы рельефа, как бы их ни характеризовать, как переходящие друг в друга кривые и плосколоманные поверхности или как полузамкнутые (условно ограниченные снизу плоскостью горизонта) объемы, неизменно переходят в другие, соседние формы и не могут находиться в полной изоляции. Так, склон горы обязательно перейдет в ее вершину или подошву и т. д. Памятуя о сказанном, мы можем, например, утверждать, что и между Гималаями и впадиной Байкала такая связь существует, ибо это части единой земной поверхности, и между Байкалом и, скажем, Эверестом находится множество промежуточных выпуклых и вогнутых неровностей, плавно или резко переходящих друг в Друга. Это горные системы и разделяющие их пониженные пространства Центральной Азии. Такой вывод неоспорим, но в то же время из него вовсе не следует, что между названными всемирно известными формами рельефа существует иная связь, кроме опосредованной морфологической. Даже то положение, что Байкал и Эверест в геологическом смысле могут считаться сверстниками, ничего не добавляет. Мало ли у всех нас самих сверстников на земном шаре! Речь идет, таким образом, 0 другом — об одной из многочисленных цепей явлений природы, которые составляют естественные историко-генетические ряды. Так мы нащупываем особую связь форм рельефа, составляющих какой-либо геоморфологический, например долинный, ряд, — функциональную.
Распределение, сочетание, сложность или простота очертаний, близость, удаленность, сходство, различие, размерность — все эти свойства или признаки входят в наше конкретное живое представление о рельефе, они являются в полной мере морфологическими признаками, передающими разные стороны пластики рельефа. А поскольку все они объединяются в общей земной поверхности, подверженной постоянным изменениям, вся система морфологических связей не может быть свободна от динамической, следовательно от функциональной, нагрузки. Под этой последней понимается «работа», выполняемая каждой неровностью рельефа в поддержании существующего геоморфологического, даже шире — географического режима. Если сменяются в своем направлении или интенсивности условия, определяющие в целом такой режим, т. е. тектоника и климат, эта работа будет автоматически содействовать новой перестройке. Поднялся уровень грунтовых вод — земная поверхность начинает соответственно преобразовываться. Изменится господствующее направление местных ветров — изменятся формы навевания и выдувания. Увеличится влажность климата, усилится речной сток, и поверхность поймы преобразуется в низкую террасу. Примеры можно приводить до бесконечности.
О «работе», выполняемой формами рельефа, можно, кажется, говорить и в прямом, физическом, и в переносном смысле. Они сами возникают, как мы видели, в поле тяготения как следствие и выражение обмена массой — энергией между недрами и поверхностью планеты. Вместе с тем неровности рельефа сами по себе (поскольку каждая из них есть объединение склоновых поверхностей) стимулируют долю этого потока в доле земного пространства и в доле геологического времени.