Скунскамера

Потом вызвали Князева, и он объявил, что расскажет стихотворение «про чертей». Не успела воспитательница в страхе закрыть рот рукой, как Князев с выражением уже декламировал:

Черти в озере купались!
Черти жопами толкались!
Черт чертенка толканул,
И чертенок утонул!

Мы все загоготали. Лариса Пална, закусив нижнюю губу подскочила к нему, схватила за руку и потащила в сторону двери, которая вела на лестницу. Князев упирался и ныл:

— Ну, Лариса Пална… ну, другие стихи, которые я знал, все рассказали. Это меня папа научил!

— Папа?! Научил? Вот мы папу твоего сюда и вызовем, и узнаем… — говорила ему Лариса Пална. Через секунду они исчезли за дверью.

— У Князева папа с пятницы пьяный! — доложил Антон Коптюк переодетому Деду Морозу.

Новый год

Вы, наверное, любите Новый год? Азартное предвкушение безмерного ночного счастья? Елку? Деда Мороза? Поздравления? Бенгальские огни? Салат оливье? Бой кремлевских курантов? Речь президента? И танцы, танцы, танцы… Если в самом деле любите, то пропустите эту главу и сразу приступайте к следующей. У меня нет ни желания, ни, главное, способностей отнимать у друзей Оду к новогодней радости.

Однако, признаюсь вам честно, мне самому этот праздник никакой радости не доставляет. Всякий раз, когда очередная подруга еще в ноябре заявляет, что Новый год нужно встретить «как следует», я впадаю в уныние. Значит, придется либо менять подругу, либо тащиться в центр города, в прокуренный грохочущий музыкой клуб. И там бултыхаться с сигаретой в человеческой похлебке среди танцующих людей-осьминогов, размахивающих во все стороны многочисленными конечностями. И если повезет сжимать ладонями будто случайно подплывшую колыхающуюся медузу женского пола, разноцветную, страшную, желеобразную, готовую впрыснуть в тебя венерический яд своих секреций. Можно, конечно, пойти к друзьям и там, зевая, пересидеть кошмарную ночь как старый пердун за столом, запивая тяжелящую желудок жирную пищу алкогольной кислятиной. А что? Тоже вариант. Под утро уложат в гостиной на узком диване рядом с каким-нибудь другом дома, весельчаком и балагуром, который начнет тут же храпеть так громко, что спать тебе уже не придется. И в том, и в другом случае утро встретит тебя злобным урчанием в желудке, холодом неуютных улиц, отсиженными лицами редких прохожих и бессмысленным гулом машин в пустой голове. И даже как-то сделается радостно, что утомительный праздник позади.

Вот уже много лет я не жду от него ничего хорошего. Меня не покидает ощущение, что когда-то, где-то, у кого-то Новый год, возможно, и был настоящим праздником радости и веселья, предчувствия новой жизни. Но теперь все забылось, ушло во мрак, и мы лишь подражаем в силу привычки и глупого страха тем, кому на этом празднике и впрямь выпадало быть счастливым. Я впервые с особой остротой пережил подобное чувство еще в шестилетнем возрасте, когда меня привели к бабушке встречать новый, 1975 год.

Днем меня заставили дома спать, чтобы, как сказала мама, я «мог высидеть вместе со всеми». Я послушно пошел спать днем, чего никогда прежде не делал и пытался уснуть. Но сон не шел. Чем больше я старался, тем хуже получалось, и скоро мне стало понятно, что заснуть не удастся. Я все ворочался и думал о маминых словах, о том, что «придется высидеть». Эти слова никак не вязались с радостным ожиданием праздника. Почему-то вспоминалась очередь в зубной поликлинике и маленький детский горшок на даче. Время, пока я лежал под одеялом с закрытыми глазами, тянулось бесконечно.

Потом в комнату вошла мама, включила верхний свет, сказала «пора вставать» и громко крикнула в дверь отцу:

— Леня! Я Андрюшу разбудила!

Новогодние улицы

Через полчаса мы уже шли по занесенному снегом проспекту Тореза. Было холодно и ветрено. Новогодние огни электрических гирлянд освещали гигантские плакаты, протянутые через проезжую часть, прославлявшие дружбу народов и мирное строительство. Мимо нас проезжали большие машины и высокие автобусы с таким сердитым ревом, что я всякий раз прижимался к маме. Мне казалось, что им ничего не стоит опрокинуться и нас придавить. Прохожих навстречу было мало. Но те, что попадались, непременно радостно улыбались и говорили «с наступающим».

— Народ пошел вежливый, — прокомментировал в какой-то момент папа. — Видно поддать еще не успел.

— Кому поддать? — спросил я.

— Андрюша! — вмешалась мама. — Смотри-ка! Вон Дед Мороз стоит!

Впереди у перекрестка на нашей стороне улицы в самом деле стоял Деде Мороз с большой белой бородой, в красной шубе и с посохом под мышкой. Он легонько притоптывал на месте и хлопал рукавицами.

— Подумаешь, «дед мороз», — надулся я. — Это пьяница переодетый, а не Дед Мороз.

Папа хмыкнул.

— Что-о? — не поверила мама. — Какой еще пьяница? Кто тебе такое сказал, а? Папа?

Я молчал.

— Андрюша, я тебя спрашиваю?

Я продолжал идти, молча держа родителей за руки.

— Леня, чему ты ребенка учишь?! Он еще в детском саду кому-нибудь ляпнет!