Скверна

Дорога и в самом деле получилось долгой, но не только из-за того, что спутникам пришлось огибать по границам королевство Карму, сколь бы ни было оно мало, а потом уходить еще дальше на север, ждать, когда на забитых людьми и подводами трактах образуется хоть какой-то прогал, чтобы пересечь их и снова углубиться в сплетение на удивление пустых троп и проселков. С каждой лигой, отдаляющей вынужденных странников от Даккиты, Эсокса становилась мрачнее, словно тонкая нить, связывающая ее с прошлым, становилась все тоньше, натягивалась и уже звенела перед тем, как лопнуть. Хаустус же выглядел собранным и спокойным, словно делал тяжелую, но важную работу, о которой имеет полное представление. А Кама смотрела вокруг себя, на проселки, на тропы, на глухие и древние леса, и все никак не могла отделаться от мысли, что страна, которой с далекого детства пугали детишек, вся эта Эрсетлатари, или Эрсет, ничем не отличается от любой другой страны с западной стороны гор Митуту и гор Балтуту. Разве только зло, которое угнездилось под общим солнцем, именно здесь имеет изначальное ядро. Но что тогда Светлая Пустошь в сердце Анкиды и грязная топь в ее центре?

Они решили въехать в Лулкис по тракту со стороны Нанбы. Подобраться к городу вне дорог не получалось. За два десятка лиг до его окраин леса сходили на нет, а деревеньки и села вокруг Лулкиса выглядели подозрительно. Во всяком случае, подозрительными их счел Хаустус, которому не нравились ни белые стяги над общинным домом в каждой из них, ни фигуры дозорных в черных одеяниях, ни пустынные улицы, хотя как раз улицы объяснить было можно, селяне не разгибались на полях. Но у Хаустуса, да и у его спутниц, по мере приближения к любому селению возникало гнетущее ощущение, словно они приближаются к дому, в котором лежит покойник. Да и не стоило обращать на себя внимание, выкатывая по нехоженой тропе в какую-нибудь деревеньку, в которой всякий чужак, как бельмо на глазу. Эсокса уже стала поговаривать, что и не стоит искать Хаустова знакомца-ученика, не лучше ли двинуться к горам Митуту, если есть там тропы на ту сторону, в ту же Араману, так тропы и следует выглядывать, но Хаустус был неумолим.

– Сгинете, – ворчал он недовольно. – Или будете искать те тропы лет двадцать. Были бы они приметны, давно бы уж протоптали их на ту сторону! Или, думаете, Лучезарный был так неловок, что двигался на запад именно через ущелье Истен-Баба? Да и зима скоро, последний летний месяц в расход пошел!

Так или иначе, но ранним утром, когда тракт со стороны Нанбы оказался ненадолго пустынным, подвода выкатила на его булыжное покрытие и загремела между притихших сел и деревенек в сторону города. Обозы и караваны, которые спутники перед этим наблюдали из зарослей целый день, только готовились к пути, но уже через пару лиг подвода Хаустуса катила не в одиночестве, а среди таких же или похожих подвод, на которых лежали мешки, или ящики с каким-то товаром, или такие же кожи, как на подводе Хаустуса. Кама прислушивалась к атерскому говору, который почти не отличался от привычного, и отмечала, что многие двигались не в Лулкис, а дальше – кто-то в Карму, кто-то в Гросб, а кто-то и в Даккиту, которую называли не иначе как западной провинцией. Одно только долго никак не удавалось понять – к какому царству была причислена эта самая западная провинция, если провинцией оказался и Лулкис, и Нанба, и даже сама Атера, пока на коротком привале, где Хаустус подобно всем проезжающим остановился, чтобы наполнить мехи родниковой водой, не прозвучало:

– Да пребудет в вечности Царство Света со всеми провинциями его, где каждый – от любого короля до отдавшего себя стальному чреву последнему отбросу – равен друг другу в благости, верности и неизбывности.

– Готова предположить, что такое благость и верность, – проворчала Эсокса, когда подвода вновь выкатила на тракт, – но что такое неизбывность?

– Месиво в центре Светлой Пустоши, – процедил сквозь зубы Хаустус. – Или, как называют его в Храме Света, Пир! Полторы тысячи лет прошло, а оно все не избудется. Булькает, воняет, блестит, никак не засохнет. Другое меня интересует, что такое «отдавший себя стальному чреву последний отброс»?

– Не знаю, – пожала плечами Эсокса. – Но иногда я слышала, что Храм Света стоит в стальном чреве.

– В том-то и дело, – приподнялся, нахмурился, приглядываясь к происходящему на тракте, Хаустус. – Со стальным чревом понятно, но что значит «отдать себя»? И что такое «последний отброс»? А ну-ка девоньки, – Хаустус завозился на облучке, – до Лулкиса пара лиг осталась, кажется, впереди дозор, досматривают подводы или ярлыки смотрят. Вы на всякий случай приготовьте свои мешки и оружие.

– Сражаться будем? – клацнула клыками Эсокса.