Скверная кровь

Кстати, о колдунах и ведьмах: сдаётся мне, что в этом мире они реальны, они существуют! Вчера мы ночевали у деревушки, где проживает около сотни семей эльфов. Эта община пригласила в свой круг Вестника, так эльфы называли своих друидов. Ни один полукровка или человек, дорожащий своей жизнью, не отважился бы подслушать его проповедь. Ни один урождённый в этом мире. А я подслушал. Костлявый, угловатый, с копной белоснежных волос и длинной, спускающейся ниже пояса бородой, обладавший необычным низким голосом старик верил в бесчисленных богов и богинь, бессчётные небеса, тысячи адов и уверял жителей той деревни, что все проходят через бесконечность миров, неисчислимое количество раз перерождаясь и перевоплощаясь, но вновь и вновь возвращаются из загробного бытия к земной жизни. В какой-то момент он замолчал и указал кривым перстом на тот куст, за которым прятался ваш покорный слуга, и пробасил:

– Он среди нас!

Я сбежал, не дослушав его проповедь, но дело не в том, что он каким-то непостижимым образом узнал, что его подслушивают. Улепётывая сломя голову, я вдруг увидел тот же системный лог: «Выжить невозможно…», а потом услышал басок того друида в своей голове, и он сказал:

– Выжить невозможно!

А ночью Вестник пришёл ко мне во сне. Притронулся рукой к моему лбу, после чего страх сковал моё тело, и я услышал:

– Самый лучший способ выжить в столь великом хаосе, лжи и боли – это скрывать своё истинное «Я» за маской. Справедливости в этом мире нет. Есть Тёмный игрок, бросающий игральные кости наших душ, судьбы которых в бесчисленных вариациях определяются случаем. Жизнь и смерть, даже сам Тёмный игрок и даже вера – не более чем иллюзия…

Я проснулся и долго не мог унять рвущееся из груди сердце. Не знаю, как этот эльфийский друид забрался в мою голову, но слова его тронули меня куда сильнее, чем страшилки Пипуса и бесконечные наставления о необходимости скрывать свои знания и наличие благородного отца. Мысли о возможной скорой смерти меня не так ужасали, как фантазии о способах ухода из жизни в этом жестоком мире. Поэтому, когда у входа в Ролон толпа расступилась, чтобы пропустить многочисленную процессию из служителей Единого и ловцов, я поглубже натянул на голову шляпу, купленную у возницы, и постарался стать незаметным, слиться с крестьянами и работягами.

Большинство священников и ловцов носили грубые мешковатые рясы из козьей шерсти. Поясами им служили верёвки, на шеях висели чётки с деревянными бусинками, голову покрывали капюшоны. В руках служители Единого несли деревянные диски с изображением глаза, а их обувь, преимущественно пеньковые сандалии, поднимала пыль при ходьбе. Казалось, священники и ловцы состязаются в том, чьё облачение самое поношенное – рясы были потёртыми, многократно чиненными, просто заплата на заплате, пропотевшими и запылёнными. Такими же грязными были и их лица.

– Обычно эти паршивцы расхаживают в шелках, – заметил Пипус.

Как выяснилось позже, вся эта братия вышла встречать какого-то высокого чина из центра империи, прибывающего в Ролон с инспекцией.

В тот же день, ближе к вечеру, с Пипусом мы отправились на площадь, где готовилось грандиозное празднество для горожан в честь прибытия высокого гостя. Мои выкрашенные волосы были черны как вороново крыло, и одет я был в неброский наряд, подходящий сословию ремесленников: башмаки, серые чулки и короткие штаны на манер земных аппа-стокс, но рубашку я надел шёлковую, чтобы не подхватить от городской черни вшей. Куртку вроде земного дублета или камзол надевать не стал. Уж очень жаркой стояла погода.

Посреди площади на помосте, где обычно казнили преступников, комедианты готовили представление. На лавках перед этой импровизированной сценой расселись аристократы и богатые горожане – элита Ролона. Я пробирался поближе к ним и заорал, когда какой-то незнакомец схватил меня за волосы и потащил за собой. Когда я заглянул в синие глаза незнакомца, то увидел в них только мрачную усмешку. Многое в его облике указывало на благородное происхождение. Одет он был вызывающе броско. На его голове красовалась белая широкополая шляпа с большим плюмажем из красных перьев, его мощный торс облегала ярко-алая безрукавка, надетая поверх рубахи из тончайшего шёлка, чёрные бархатные штаны были заправлены в такие же чёрные, высотой до бедра сапоги для верховой езды. А вот оружие этот человек носил не парадное, а боевое – грозного вида рапиру, которую, судя по вмятинам на гарде, нередко пускал в ход.

Весь он, с головы до пят, буквально лучился самодовольством. Надменное лицо украшали угрожающего размера топорщащиеся чёрные усы и короткая заострённая бородка. Мужчина явно желал с первого взгляда дать понять окружающим, что перед ними человек, одинаково опытный и искусный как в делах любовных, так и в смертельно опасных поединках.