Скверные истории Пети Камнева

Похоже, Петя за неделю с небольшим, проведенную им к тому времени в Поднебесной, успел стать если не буддистом, то, так сказать, синофилом. Возможно, его радужный настрой был связан с тем, что уже в самолете Москва – Шанхай он нашел веселую попутчицу. Она представилась флористом, но при более подробном опросе оказалась продавщицей цветов, однако с откупленной собственной торговой точкой. То, что Петя – журналист, ей польстило и заинтриговало. Это была простая, сильная, здоровая женская особь крестьянских кровей, родом из-под Днепропетровска, лет сорока, с южным акцентом, довольно бесшабашная. Когда она улыбалась, то щурила, почти закрывала глаза, а когда говорила – таращила. Это было мило и весело, и за долгий полет они уговорили на пару бутылку бурбона, который Петя очень полюбил еще в Америке за smoked taste, копченость, если по-русски.

Кроме того, она произвела на Петю хорошее впечатление тем, что в полете дважды кончила, когда он потихоньку проник рукой к ней в штаны. Петя, будучи знатоком, не удивился: транспортные вибрации, будь то подскоки на стыках рельсов, подпрыгивание автобуса на ухабах или проваливания самолета в воздушные ямы благотворно действуют на дам – в сторону полового возбуждения. А случайное дорожное совокупление вообще приятно безответственностью, поскольку, как правило, почти или даже полностью анонимно. К тому же Люба – Петя вспомнил с тихой грустью первую жену своей младости – следовала ровно по тому же маршруту Шанхай – Саньйо, что и он, а ее отель был соседним с Петиным отелем, назывался Pearl, тоже красиво. И удобно, все-таки соседний, а не тот же самый.

В Шанхае попутчики продолжали в том же духе, в ресторане на дважды пузатой телевизионной башне, где их по программе угощали пекинской уткой, Петя заказал китайской водки, довольно вонючей, но крепкой. В очень дорогом отеле Merry me, скорее всего предназначенном если не для молодоженов, то для вольных свиданий, они любили друг друга в ее номере, потому что он, в отличие от номера Пети, оказался оборудован прозрачной стенкой, и любовник с кровати мог наблюдать, как возлюбленная принимает душ. Наутро в садике возле Храма Нефритового

Будды, среди благовоний, они, спрятавшись за кустом чего-то тропического, камыша или бамбука, сделали по паре глотков из горлышка, потом с горбатого мостка смотрели на красных карпов в пруду. В какой-то фольклорной фанзе, носившей имя летний павильон, они еще раз ощупали один другого, будто проверяя, все ли на местах.

Оба были совершенно довольны друг другом, поскольку быстро сдружились, и все выходило складно. Правда, при посадке в аэропорту, куда их привезли на стремительном поезде на воздушной подушке, который, паря, открывал дальние виды, тушуя ближний план, водку у

Пети отобрали, внутри китайские законы оказались строги. Так что вплоть до океана они ничего не пили, но зато оба с часок поспали, склонившись один к другому головами.

Забавна следующая запись в Петином наброске: Набоков здесь быстро бы соскучился – в Китае совсем нет poshlost. И здесь же была приписка, к Китаю отношения не имевшая: Блок был умнее Набокова, тот считал, что талант и пошлость несовместны, а Блок знал, что и гении подчас бывают большими мудаками.

Здесь же описание курортного отеля и повседневного прозябания.

Вокруг – рукотворный рай. В искусственном живописном болоте, рядом с бассейном для игры в поло, перегавкиваются китайские лягушки:

было бы унизительно для тропических реалий этот брачный лай назвать по-русски кваканьем. Тем более что и сами лягушки здесь размером с месячного щенка сенбернара. Китаянка внешности видавшей виды оперной

Чио-Чио-сан в саду отеля, на берегу этого самого болота, раскинувшегося прямо под моим окном, по вечерам знойно поет Беса ме, беса ме мучо, и этот призыв своевременен, здесь хочется все время целоваться нежно. На пляже можно купить в любое время за пять юаней холодный кокос с дырочкой и трубочкой для отсасывания молока, а также холодный ломоть ананаса – за три. Если волна не высока, то в теплой, почти горячей, густой воде можно лежать на спине часами. И думать о высоком, глядя на синее, как в детских книжках, без единой ворсинки облаков, небо. Думы выходят пряными и душными, как запах манговых кустов в саду отеля.

Петя плохо переносил жару, прихватывало сердце, а на острове тогда было тридцать пять по Цельсию. В последний год Петя очень погрузнел, отрастил, валяясь на диване, солидное брюхо, безрезультатно худел, и я, будто в кино, отчетливо вижу, как он одышливо ступает по раскаленному песку, увязая сандалиями, неся свое неповоротливое уже тело к кромке прибоя. Но об этом, разумеется, у него не было написано ни слова. Как ни звука, ни намека в этих записях и о том, что на самом деле мучило Петю и о чем он намекал мне во время наших с ним последних телефонных разговоров.