Скворцы

Что ж, пришлось включить автопилот — раз уж собственная голова категорически отказалась участвовать в происходящем безобразии. Автопилот проявил незаурядное, хоть и весьма специфическое чувство юмора; во всяком случае, уже сидя в электричке, Лиса немало подивилась — у неё на коленках обнаружилась затрапезного вида книжица с громким титулом «Астрология. Хиромантия. Гороскопы народов мира. Старшие арканы Таро». Ниже, шрифтом поскромнее, издание называло себя полным собранием сведений по гадательной эзотерике. Вот так вот — ни больше, ни меньше. Кстати, книжный развал в почти ещё безлюдном переходе на «Таганке», сухопарая женщина во всём чёрном и две зелёные пятикатки, обменянные на вот это бумажное чёрт знает что, всё-таки припомнятся Лисе, но гораздо, гораздо позже.

«Шурупчик обхохочется, когда расскажу», — мысли хоть и вяло, однако начали перелистываться в голове. Память методом неслучайного тыка выдала картинку: две без году неделя комсомолки по самые пяточки погрузились в толстенную Библию с ятями, ерами и изумительного изящества гравюрами — впрочем, оценить последнее они тогда ещё ну никак не могли. Библия та стояла у Алиной бабушки на самой верхней полке книжного шкафа, в дальнем, естественно, углу, и периодически попадала на растерзание юным безбожницам. Малышками девочки просто картинки разглядывали, а потом Аля заразилась в пионерлагере гаданием на книжках. Олеся идею творчески развила, и не прошло дня, как Священное бабушкино писание оказалось приспособлено для вопиюще языческого ритуала.

Книга, сказать честно, выдавала порой такое, что хоть стой, хоть падай. То ли так зачитали барышни «Песню песней», то ли уж и вправду была в этой девической потехе какая-то бесовщинка, но чаще всего в ответ на их вопросы раскрывались те, заветные, страницы любовной поэмы. И читали её девушки, и перечитывали… потом незаметно перебрались к «Суламифи» Куприна, а где Куприн, там и полесская колдунья, а где она, там и браслет гранатовый… а тут уж и до тёмных бунинских аллей оказалось рукой подать.

Ох, юные книгочеи! Кабы впрок вам шла книжная наука — не сажали бы вы на свои умные головы столько шишек! Правда, к рассудительной с детства Але это не относилось — читать она умела, и весьма неплохо. Особенно, между строк. А заоблачная гулёна Олеся… Вот и сейчас не придумала ничего умнее, как познать самоё себя, раскрыв наугад невесть кем подброшенную ей книжку.

Шутить с запредельем — себе дороже. Мало кому удаётся остаться в светлой памяти и в твёрдом уме после встречи с тем, чему — на самом деле — нет названия… Так, приблизительно всё, обиняками — и то, если хозяева бездны по каким-то своим неведомым соображениям пощадили неосторожно забредшего мыслителя или ретивого умника, который считает, что законы писаны не для него. Но, в любом случае, тень на любопытном остаётся — и когда этой тени угодно будет призвать своего пленника, не может сказать ни один живущий.

Но в двадцать лет всё легко и просто, даже если сердце кровоточит вовсю, — а чаще всего, именно по этой причине.

Книжечка отворилась на странице девятого аркана — с прекрасно воспроизведённой картинки пронзительно и, как показалось Лисе, отчаянно глядел старик, размашисто шагавший по горной дороге. В одной руке сверкала лампа, а другая оказалась вооружена массивным посохом, который вот-вот мог треснуть от усилия, с каким путник вонзал его в каменистую свою тропу. Быстро глянула значение карты и, не страдавшая доселе особой мнительностью, вздрогнула. «Ну вот, так тебе и надо, — отрешённо подумалось ей, — никому не нужный дряхлый интроверт в безнадёжном поиске братьев по разуму».

Ну, можно ли расстроиться из-за такой ерунды? Не то слово — а Олеся так схлопнула книжку, будто бы та в чём-то провинилась. Или всё же да?

Вторая половина сентября выдалась такой тёплой, милосердной… вот и Серёжа тогда так же целовал… стоп! — не смей! — не вспоминай! — тебя больше нет!

Тих, недвижен стоял воздух — казалось, ветры забыли дорогу в Москву. Вот, только милиции на улицах прибавилось и шального какого-то люду… В новостях что-то такое тоже было… ай, да ну их!

Вплелась в висящую над городом пыль сизая лента сигаретного дыма. Неспешно вытекал он из-под серой перхоти пепла, ещё цеплявшегося за папиросную бумагу. Тянулся к пожелтевшему указательному пальцу, льнул, обвивал призрачной змейкой, вымаливая ещё хоть минутку бытия у той, от одного щелчка которой мог растаять, исчезнуть…

«Прямо, как я…»

Балконная дверь отворилась.

— Фу, надымила! Опять воздух портишь?!

Чуть шевельнулось вверх-вниз левое плечо.

— Ну ладно с воздухом, но ты представь, что у тебя в лёгких творится, — намёк подруги отстать Аля проигнорировала в упор.

На повернувшемся к ней лице не было ни обычного Лисиного прищура, когда та заводилась, ни иронично поднятых бровей, когда готовилась хохмить дальше, — только набрякшие веки, синяки под глазами и губы цвета снятого молока в тон остальному лицу. Опять, значит, всю ночь бродяжила.