Сквозь божественную ложь 2 (СИ)

Но деваться было некуда.

Заночевали под пышными кронами, выставив удвоенные посты. Никто не побеспокоил караван. Следующий день принёс спокойствие: солнечные лучи пробивались сквозь сени деревьев, запели в глубине птицы. Вторя им, зазвучала речь — сперва неуверенная, затем раздались первые смешки… Не так уж страшен был Старый тракт, каким его рисовала молва.

Миновало ещё два дня. На исходе третьего дорога поползла под заметный уклон. Всё чаще ветер приносил густой торфяной запах.

Очередной заворот дороги открыл глазу трясину — кочковатую, выцветшую пустошь, тянувшуюся до горизонта. Меж островками, покрытыми рыжими мхами, чернела затхлая вода. На её поверхности медленно вспухали пузыри, лопались, разливая вонь тухлых яиц. По правую руку ещё росли чахлые деревца, по левую же расстилалась лишь покрытая маслянистой плёнкой и ряской топь.

— Тут недолго уже, — произнёс Марк, обозревавший гнетущие просторы вместе со мной. — Один из Тэминовых как-то ходил Старым трактом. К вечеру выберемся с болот, а со следующего дня снова лес, где сливаются пути.

На счастье, дорога не утонула в грязи. Телеги прошли её без особых проблем, хотя парочку пришлось выталкивать всей гурьбой — лошади отчего-то тревожились и норовили забрести куда не следует. Меня же нервировала неестественная тишина: в отличие от леса, над топями птиц не водилось. Но других странностей я не заметил, а подавленное состояние списал на неприглядный вид болот.

На закате дорога потянулась вверх, и с ней поднялось настроение.

Ночной лагерь устроили на ровной сухой поляне, которую обступали низкие кряжистые сосны. В расщелине между покрытыми мхом булыжниками бил родник, ручейком стекавший в низину. После гнилостной пустоши внизу этот укромный уголок казался раем на земле. Но отчего-то именно сейчас проснулось чутьё, затвердившее, что больно гладко складывается переход, что без подвоха не обойдётся.

Я разыскал Марка и поделился с ним сомнениями. Он выслушал внимательно, но чувствовалось, что безмятежность Старого тракта притупила его страхи.

— Так-то оно так, — сказал он, когда я закончил. — Но мы и без того дежурим каждую ночь вместе с Тэминовыми. Мои парни заслужили немного отдыха… А, во тьму всё — отдохнём, когда свет примет наши души. Выставлю усиленный наряд, а к Тэмину пошлю Корнелия, пусть присмотрит. Не доверять же этим хмырям без оглядки. И тебе поваляться не дам: встанешь на западном во второй черёд. Девчата твои тоже посторожат, уж будь уверен.

Ожидавший чего-то подобного, я только хмыкнул. Сон был малой платой за то, чтобы выбраться отсюда целыми и невредимыми.

Стоило голове коснуться тюфяка, стоило сомкнуться векам, как перед внутренним зрением снова возникли ровные ряды скамей. Я прошёлся вперёд; шаги гулко отзывались под сводом храма.

Однако в этот раз кошмар развивался по новому сценарию.

Там, где раньше стояла статуя богини, сиротливо высился пустой постамент.

— Приветствую, Роман, — раздался позади знакомый голос.

По спине побежали мурашки. Я зажмурился, не в силах поверить, а когда открыл глаза… то передо мной стояла она.

Эмилиа.

Но другая.

В её лице всё было чуточку неправильно. Симметрию каждой линии неуловимо исказили, пропорции черт — едва заметно сместили. Глаза темнели беззвёздной ночью, и эти пятна черноты превратили симпатичный прежде облик во что-то отталкивающее — исподволь, но неотвратимо. Чем больше я смотрел, тем больше замечал несоответствий, тем больше желал отвернуться — и тем меньше во мне оставалось воли сделать это.

— Ты… Эми… Милиам.

— Верно. — Она чуть склонила голову, позволив волнистым волосам огладить её плечи.

— Но ты — это она.

Титаническим усилием я отвёл взгляд. Несмотря на красоту, Милиам пробуждала необъяснимое отвращение.

— Она бы так выразилась. Её всегда привлекали упрощения. Но с чего бы мне соглашаться с ней?

Мягкий голос богини заставлял сердце биться чаще. Но от чего? Волнения, злости… испуга?

— Мне, по большому счёту, наплевать, — заговорил я, стараясь пробудить внешней смелостью внутреннюю. — Ты, или она, обещала мне магию. Одари ею меня, и мы в расчёте.

— Невозможно.

— Почему?

— Потому что я порождение твоей фантазии. Я нереальна. Я твой сон. Разговаривая со мной, ты разговариваешь с собственными желаниями… Со своим отражением, если угодно.

Рискнув посмотреть на богиню, я обнаружил, что она чарующе улыбается. От этой улыбки кровь стыла в жилах.

— А вот храм, он — реален. Он поселился в тебе, крошечное зёрнышко, из которого прорастёт предначертанное. Без храмов не будет богов, согласись? Ты в нём, внутри, а он — в тебе, снаружи, и вы едины. Вслушайся в ночь, и она приведёт тебя к предназначению. Пока ты хорошо слушал.

— Ты отражение? Значит, тебя всё же послала истинная богиня!.. Почему она не выполнит свою часть сделки и не оставит меня в покое?!

— Одно не следует из другого. Я — то, что ты хочешь видеть. То, во что ты веришь. Разве Энель не сказала тебе, что отражения почти никогда не были божественными посланцами? Их создавали отчаявшиеся разумы, которым требовалось жалкое подобие утешения…