Сквозь джунгли Непала

Мы поднялись на гору, усыпанную ступами и часовнями. В лабиринте часовен нам бросилась в глаза одна ступа, стоявшая отдельно от всех. Мы направились к ней. Но неожиданно путь нам преградил все тот же бык. Он рычал, как лев. У него был такой грозный вид, что казалось, сейчас начнется что-то страшное и только древние часовни окажутся свидетелями кровавой трагедии. Но бык был, видимо, так же подвержен шизофрении, как и «сын солнца». Он остановился около одного из нас, проревел ему прямо в лицо и тут же кинулся к другому. Так он проделал почти с каждым. Охота идти к ступе пропала. Появилось желание быстрей убежать из этих мест, хотя где-то в глубине души оставалось чувство неудовлетворенности тем, что нам не удалось посмотреть все, что было на горе. Нашу растерянность предупредил сопровождавший нас непальский чиновник. Он заявил, что дальше для неиндуистов вход воспрещен — там расположен парк, куда могут входить только приверженцы индуистской религии. Нам ничего не оставалось сделать, как повернуть назад. Мы прибавили шагу, так как очень хотелось увидеть своими глазами обряд сожжения умершего.

* * *

Когда мы спустились с горы на мост, то все почти было уже готово для начала обряда. Мы остановились на мосту рядом с английским туристом. Тот с кинокамерой в руках внимательно следил за всем происходящим на берегу реки.

На каменной плите, на самом краю берега реки Багмати, стояли легкие бамбуковые носилки, если только так можно назвать две палки, переплетенные между собой веревками. На этих носилках лежал труп старика. Несколько человек довольно быстро снимали с него одежду, оставив только белый саван. Затем сын умершего, юноша лет шестнадцати-семнадцати, по указанию священника разделся донага и, оставив одежду на берегу, полез в воду. Река в зимнее время, как и все реки Непала, была неглубокой, и юноше пришлось нагибаться, чтобы зачерпнуть воду. Он смочил голову и вылез на берег. К нему подошел парикмахер и начал бритвой в виде сапожного ножа сбривать волосы с головы, оставив только маленький хохолок на макушке — знак принадлежности к индуизму. Потом обрил брови, бороду и усы. Юноша очень сильно замерз, так как к вечеру обычно бывает прохладно. Он дрожал, как осиновый лист, и лязг зубов был слышен даже нам, хотя мы и стояли довольно далеко от процессии. После этого юноша вторично полез в воду, дрожа еще больше от холода и страха. Он вымыл, конечно без мыла, обритую голову, брови и лицо, смочил плечи и руки, затем несколько раз окунулся и мокрый вылез на берег, где сел на корточки, наблюдая за похоронной процедурой. И хотя к этому моменту юноша был уже давно подготовлен, он все же испуганно смотрел по сторонам, ожидая очередных указаний брахмана[4].

По индуистским законам человек не должен умирать в своем доме, так как «его дух останется в нем и будет вечно жить, как привидение». Умирающего выносят еще живого во двор дома, а если идет дождь, то на закрытую веранду и кладут на войлок — рари. Иногда безнадежно больного человека выносят на берег реки Багмати и кладут на каменные плиты под навес — арджегхат. Диагноз о безнадежности больного ставит зачастую местный знахарь, так как до сих пор в стране очень мало врачей. Под арджегхатом больной лежит и ждет своей смерти. Родные за ним ухаживают и круглосуточно дежурят, усиленно кормят, поят и выполняют все его желания и капризы. Бывает иногда так, что больной выздоравливает, и, к радости всей семьи, его несут обратно в дом.

После обливания трупа речной водой ему на грудь положили чжаннапатрику, нечто вроде нашего свидетельства о рождении, в котором астрологи по звездам и планетам определяют имя, год и день рождения человека, а вместе с ним и синдур — маленькую баночку, представляющую собой самую дорогую вещь для замужней женщины. Синдур — это символ верности и семейного счастья. Когда в Непале девушка выходит замуж, жених преподносит невесте вместо обручального кольца синдур, наполненный до краев красной краской, и собственноручно замазывает этой краской пробор на голове невесты. С этого момента она становится его женой. В дальнейшем она уже сама ежедневно накладывает себе краску и сама покупает ее. Но на протяжении всей супружеской жизни эта баночка, которую ей в момент свадьбы подарил муж, хранится с особой бережностью. На дне ее всегда должно остаться немного той краски, которую она получила от своего избранника в день свадьбы.

Вслед за синдуром на грудь покойного положили разломанный чура — неснимаемый любимый браслет жены, и потэ — бусы с золотым брелком — украшение замужней женщины, которое дарит ей муж. Кстати, сейчас эти бусы из-за боязни нападения разбойников носят только во время непальского женского праздника, называемого тиз (тидж). Все эти вещи были положены на грудь умершего мужской рукой, так как женщина, будь это даже жена или мать, не имеет права присутствовать при похоронах.

Но я отвлекся. Вернемся опять к храму Пашупатинатх и к юноше, у которого умер отец.