Сквозь джунгли Непала

А пока что от более близкого соприкосновения с растительным миром меня, кроме моего невежества, предохранял также и пробковый шлем. Он принимал на себя удары ветвей и особенно тяжелых шишек, то и дело падавших с деревьев. Срываясь с макушек тропических великанов, они приобретали ускорение камня, пущенного пращой, и после каждого такого попадания в ушах стоял легкий звон, из-за которого не сразу было слышно, что говорил сопровождавший нас непальский полицейский Мохан. Он охотно объяснял названия каждого листка и шишки, поминутно падавших на наши головы и колени, и рассказывал, где и для чего они применяются.

— Вот эту, например, — он с ловкостью жонглера поймал на лету шишку, спасая мою голову от удара, — надо отварить в горячей воде, дать ей отстояться два дня и получится прекрасное средство от лихорадки. А этот лист, — он уже сжимал толстый зеленый овал, чем-то напоминавший лист фикуса, — нужно просто время от времени жевать, и у тебя всегда будет хорошо работать…

Слон оступился, и Мохан, хватаясь одной рукой за веревку, чтобы не скатиться вниз, другой похлопал себя по животу.

— Я, саб, родился в этих местах. Много раз моя мать, хотя этого и не разрешает наш религиозный закон, драла мне уши за любопытство, но я снова убегал в лес, чтобы послушать крик оленя, по следам которого идет тигр. А потом, когда я вырос, мне пришлось покинуть родные места — надо было кормить себя самого, помогать семье…

Вдруг кто-то сильно потянул назад мою ногу, я, напрягшись из последних сил, уцепился за веревку, чтобы удержаться наверху, но какая-то неведомая рука неудержимо стягивала меня вниз, до боли скрутив ступню. И тут я услышал хруст. Сначала мне показалось, что мне оторвали ногу, но затем почувствовал, что больше никто не тянет, и я вновь уселся на свое место, потирая чуть было не вывихнутую ногу. Хруст, оказалось, имел лишь отдаленную связь с моей ногой. Наша слониха вот уже несколько минут тянула за собой, как трал, съедобную лиану толщиной в детскую руку и на ходу сокращала ее длину, усердно хрустя зубами.

В лесу огромное количество лиан самого разнообразного вида. Есть лианы толщиной с палец, иным может позавидовать даже ствол дерева среднего размера. Причудливо переплетаясь, они образуют своеобразные камуфляжные сетки, перекрывающие лес вдоль и поперек: одни тесно обвивают деревья, как бы составляя с ними единое целое, другие длинными гирляндами свисают с широко раскинутых ветвей, касаясь земли.

Слоны шли довольно ровно и легко, пока тянулся саловый лес. Эта необычайно твердая порода деревьев хорошо известна и индийским строителям, и железнодорожникам, и английским морякам. Сал широко используется в строительстве. Из него изготовляют фермы мостов, балки домов, шпалы, мебель. В непальских домах встречаются стулья и кресла из сала.

Еще в конце XVIII века первый представитель английской Ост-Индской компании, побывавший в Непале, полковник Киркпатрик, в своих докладах губернатору Бенгалии писал о сале как о прекрасном материале для мачт и палуб английских кораблей. Относительно мачт полковник ошибался, сал очень хрупок, и при валке леса ствол дерева часто разбивается на куски, как сосулька. Но палубные покрытия из сала практически вечны; дерево настолько крепко, что в него с трудом удается забить гвоздь, и, видимо, благодаря своей необыкновенной твердости оно не входит в меню тропических жучков-древоточцев.

Хищнически истребляя лес ради огромных прибылей, правители Рана в течение столетия продавали сал за границу. Да и сейчас, несмотря на ряд ограничительных законов, не разрешающих сдавать в подряд саловые леса, производится их нерациональная вырубка.

Если бы путник пошел от деревни Хараинча на восток по единственной проселочной дороге, ведущей через джунгли к лесному селению Какум, то он услышал бы грохот падающих деревьев-великанов и крики людей. Там одной европейской фирмой ведутся крупные лесоразработки. От зари до зари не умолкает визг ручных пил.

…Слоны гуськом шли по саловой роще. На высоте нескольких десятков метров шумела не очень густая крона деревьев, похожая чем-то на наши дубы, только с узенькими, как у лавра, листочками. Изредка слон, обнюхивая деревья, поднимал хобот и разочарованно опускал его: около сала мало съедобной растительности, кроме травы, которую слоны не едят.

От долгой езды у нас отекли ноги. Перекинув их через широкий круп Ратан Коли, я пересел на другую сторону, и передо мной открылся совсем другой вид. Я увидел плоскую песчаную полосу пересохшего русла реки. Она тянулась вдаль до самых гор.

Буйные, глубоко насыщенные краски Гималаев кажутся даже несколько неправдоподобными. Вся природа предстает перед взором какой-то совершенно необыкновенной декорацией, созданной необузданной фантазией. Необъятный простор, хрустальная чистота воздуха, кажется он даже тихо-тихо звенит, когда смотришь вдаль на сверкающие снега.

Только Николай Рерих, исходивший многие-многие километры в Гималаях, мог достаточно точно и достоверно передать в своих картинах дикие красоты этих мест.