Сквозь мартовские снега. Лесные шорохи

Лицо Житнева помрачнело: горючего оставалось примерно на такое же расстояние, какое, по расчетам, отделяло их сейчас от Петропавловска. Конечно, если все пойдет нормально.

А между тем пурга заметно усиливалась, болтанка стала еще большей. Приходилось делать огромные усилия, чтобы держать машину в ровном положении. Кажется, отпусти штурвал и педали, и самолет начнет кувыркаться подобно перышку, подхваченному ветром.

— Ашот, вызови диспетчера.

Когда в наушниках послышалось: «Диспетчер слушает», Житнев спросил:

— Есть ли где-нибудь просветы в районе Центрального хребта?

— Небольшой просвет — между Авачинским вулканом и Корякской сопкой. Как обстановка?

— Дело дрянь, — равнодушно сообщил Житнев. — Горючего мало. Иду вслепую где-то над побережьем Камчатского залива. Визуальности — никакой. Предположительно обойду с востока Кроноцкий полуостров, поднимусь повыше и лягу курсом прямиком на Центральный хребет, в районе Авачинского вулкана. Он виден от вас?

— Виден.

— Вот и хорошо. Сориентируюсь по нему. Только бы перевалить хребет… Прошу не выпускать меня из поля зрения.

Самолет еще Долго кидало туда-сюда. Шли все время слепым полетом — нигде никаких ориентиров. Только муть пурги. Стремительные снежные нити заполняли все видимое пространство. Они двигались как бы волнами. Или это было так на самом деле, или казалось оттого, что самолет все время кидало.

…Наступили сумерки: это был плотный заряд пурги. Когда Житнев попробовал оттянуть на себя штурвал, чтобы поднять самолет повыше, машина вдруг задрожала, будто ее забила жестокая лихорадка. Самолет не шел вверх, хотя на высотомере было 1500 метров. Вибрация была настолько сильной, что на некоторое время у пилотов потемнело в глазах.

— Горючее! — закричал в самое ухо Житнева Мурутян.

Взглянув на циферблат, первый пилот понял: все! Он повернул слегка побледневшее лицо к помощнику, спокойно приказал:

— Ашот, иди к пассажирам.

— Арсений…

— Иди!

— Слушай, Арсений, вместе…

— Товарищ Мурутян, приказываю немедленно покинуть пилотскую кабину!

— Есть, командир, покинуть кабину!

— Диспетчерская, диспетчерская, говорит Житнев, слушайте меня, говорит Житнев, иду на вынужденную посадку, вынужденная посадка, предположительный район — Кроноцкий залив, Кроноцкий залив. Говорит Житнев, иду вынужденную посадку, иду вынужденную. — Житнев говорил ровно, без интонаций, спокойным, негромким голосом.

Машина падала вниз не то чтобы стремительно, она кренилась то на правый, то на левый бок, планируя. Вытягивая шею, Житнев старался заглянуть — что внизу. Справа показалась темная стена. Выруливая почти свободно планирующую машину (мотор в последний раз прочихивался), Житнев пошел вдоль стены. Видел только: она серовато-бурая, острия скал на ней; от них он старался уклониться чуть-чуть влево, но и не оторваться, понимал — обрыв какой-то долины или побережья океана. Повел вдоль него машину, потом увидел снег внизу, и на этом оборвалась нить его памяти.

4. ПОГРЕБЕННЫЕ В СНЕГУ

Появившийся в пассажирской кабине второй пилот увидел непонятную картину: задняя половина ее была занавешена простыней, возле нее по эту сторону сидел Славик, пряча что-то под широкой полой дохи.

— Идем на посадку, пристегнуть пояса! — объявил пилот.

— Тише, рожает, — прошипел на него Славик. Только теперь Ашот обратил внимание на то, что лицо у студента бледное, на дохе следы крови, а тонкие ноздри Славика нервно подрагивают.

— Что с вами?

— Видите? — Славик открыл полу дохи, под ней оказался белый сверток в красных пятнах.

— Что это?

— Ребенок…

В ату секунду из-за занавески высунулась Вика со вторым таким же свертком.

— Возьми…

— Еще будет? — чувство юмора все-таки не покидало Славика.

— Не знаю.

— Господи, хоть бы только не больше двойни! — взмолился Славик. — А то куда же еще я их буду засовывать?

Оторопевший Ашот смотрел на все широко открытыми миндалевыми глазами. Он явно растерялся, столкнувшись со столь необычным случаем в своей летной практике. У него, этого крепко скроенного парня с гордым кавказским профилем лица, был сейчас вид смешной и обескураженный; наконец он взял себя в руки.

— Подсунь их повыше, — велел он Славику, — повыше, повыше. Вот так. — Потом пошарил за его спиной, нашел там ремни и туго опоясал ими талию Славика.

— Теперь сиди спокойно. Идем на вынужденную посадку.

— На вынужденную? — выдохнул студент. — Да как же я с ними. Ой, заберите у меня их, я же их подавлю…

— Сиди спокойно и пошире расставь ноги, упрись в пол, — приказал Ашот. — К вам можно? — крикнул он за занавеску.

— Одну минутку, Ашот, я сейчас.

Вика торопливо укрыла роженицу кухлянкой, стянула резиновые перчатки, вышла из-за простыни. Вид у нее был возбужденный, глаза поблескивали, щеки зарумянились.

— Ох, вот счастье-то, — возбужденно говорила она. — Хоть и трудно было, но ты понимаешь, Ашот, все обошлось благополучно. Кажется, идем на посадку? Понимаешь, Ашот, когда началась сильная вибрация самолета, тут она и…

Ашот не дал ей договорить.

— Вика (Мурутян редко называл ее по имени), только не пугайся, идем на вынужденную посадку.